Марк Туллий Цицерон «Речь о земельном законе народного трибуна Публия Сервилия Рулла»

Творчество Цицерона — оратора, родившегося в долинах Центральной Италии, на том склоне Апеннин, 3 января 106 года, в течение долгих лет, по общему признанию, не имевшего себе равных; государственного деятеля, погруженного в яростные схватки, подчас сопряженные со смертельным риском; философа, который то считался глубоким и оригинальным, то навлекал на себя презрительные обвинения в неспособности понять учения великих греческих мыслителей; теоретика красноречия, а тем самым и всей отразившейся в нем великой культуры — подвергалось столь долгому изучению, столь тщательному анализу и толкованию частностей, что даже простой перечень работ, ему посвященных, журнальных и книжных, занял бы не один том.

Твердую почву мы чувствуем под ногами, когда имеем дело с речами. Они проходят через всю жизнь Цицерона, и блеск красноречия, изощренность доказательств, гармоническое строение ритмически организованных периодов вполне достойны стать самостоятельным предметом исследования. Но едва закончен анализ формы, становится ясно, что каждая из речей в большей или меньшей мере принадлежит также к событийной истории. Возникшие из вполне конкретных обстоятельств, из определений судебною- правовой ситуации, они могут быть по-настоящему поняты лишь в связи с условиями, в которых были произнесен, почему и породили, начиная с античности, многочисленные комментарии и толкования.

Уже в правление Нейрона историк и эрудит Асконий Педиан составил комментарий к речам, содержавший разнообразные сведения о времени и обстоятельствах их произнесения, вплоть до подробностей, порой весьма забавных. При чтении этих отрывков становится ясно, что какой бы ни была речь, объясняемая Асконием — политической, судебной защитительной или, как в случае с Верресом, Гайем (ок. 115-43), пропретором из Сицилии (73-71), обвинявшимся в злоупотреблении властью ), судебной обвинительной, — каждая из них представляла собой общественный акт, ибо задач всегда состояла в том, чтобы убедить — судей, граждан, собравшихся перед рострами, или сенаторов в курии.

Талант Цицерона, весь дух, разлитый в его творчестве, формировалось и зрели в смутные времена, и пока этот талант и этот дух мужали и крепли, вокруг распадался мир — распадался, правда, под воздействием сил, далеко не все из которых были по своей природе разрушительны. Губило республику развитие тех самых начал, которые ее создали и на которых она всегда покоилась.

Красноречие никогда не было для Цицерона самоцелью. Это подтверждается словами, произнесенными в обвинительной речи по делу Верреса: «Глубоко заблуждается тот, кто считает, что наши судебные речи являются точным выражением наших личных убеждений; ведь все эти речи — отражение обстоятельств данного судебного дела и условий времени, а не взглядов самих людей и притом защитников. Ведь если бы дела могли сами говорить за себя, никто не стал бы приглашать оратора; но нас приглашают для того, чтобы мы излагали не свои собственные воззрения, а то, чего требуют само дело и интересы стороны».

Красноречие, хотя смысл его и стал во многом иным, по-прежнему оставалось высшим и самым чтимым выражением человеческого разума, а вместе с ним и Цицерон оставался наставником, метром, к авторитету которого принято было обращаться. Исчезновение республиканских установлений в том смысле, который был присущ им ранее, не умалило славу Цицерона. Постепенно он становился мифом. Стремление подражать ему во сем далеко не для всех было благотворно и привело в эпоху Квинтилиана к известному омертвению римского красноречия, но зато на века остался связанным с тем же мифологизированным его образом определенный тип культуры, тип гуманизма, которому вскоре предстояло выйти далеко за пределы политико-социального контекста, его породившего, — недаром слово humanitas встречается у Цицерона так часто, а понятие, им обозначаемое, составляло одну из главных тем его раздумий. Благодаря Цицерону духовные ценности Рима золотого века перестали принадлежать одной конкретной эпохе. Они стали достоянием человеческого духа в целом, подобно достижениями эллинской культуры, с которой Цицерон сумел их окончательно связать. В его личности и в его творчестве Греции и Рим сплетаются в единую духовную сущность, как две части ранее искусственно разобщенного целого и наподобие того, как сплетаются два разнородных существа в Андрогине Платона.

Цицерона называли Pater Patriae — Отец Отчества, он заслужил то же наименование, что и Цезарь, хотя никогда не был полководцем. Отцом Отечества его стали называть после победы над Катилиной в 63 году, и оказался он на вершине почета таким образом не благодаря силе оружия, а лишь благодаря силе слова. Именно красноречие обеспечило ему несметное количество клиентов среди граждан тех городов, интересы которых он защищал в суде.

Чем же все-таки были обусловлены престиж и влияние, которыми столь явно пользовался Цицерон? Сказать, что он добился их своим красноречием, значит, еще ничего не сказать. Подлинно красноречив тот, кто умеет убеждать. Почему умел убеждать Цицерон? Потому что умел придавать гармонию словам и звукам? Подобная гармония, красота речи, то изящная, то суровая, разумеется, играли свою роль, но играли ее потому, что выражали нечто иное и больше. Столь постоянный успех мог объясняться лишь тем, что Цицерон воплощал силу, ранее никогда столь ясно не выступавшую, как бы разлитую в общественном сознании римлян и носившую преимущественно нравственный характер, подобно той, что оставалась у победоносного полководца после того, как бывали забыты насилия, им причиненные, и кровь им пролитая. Авторитет Цицерона зиждился, как нам представляется, на присущих ему умеренности, предусмотрительности и ясности взгляда, на его мужестве и чувстве справедливости, основанном на законе и праве, которые все вместе составляли особого рода мудрость. Он делом доказал, что обладает каждым из этих свойств. Те особенности его поведения во время гражданской войны, например, которые принято рассматривать как нерешительность, объясняются не боязнью действия, а отвращением к насилию — отнюдь не свойственным политическим демагогам, окружавшим Помпея.

В судебных речах, произнесенных им на протяжении жизни, он стремился защищать закон и справедливость — во всяком случае, таково было впечатление, им производимое. Во времена Верреса он пытался бороться против тирании и произвола при управлении провинциями, «которые вошли в обычай. Во времена Катилины он сумел обнаружить заговор, и если ликвидировал его не сразу, то это объяснялось осторожностью, без которой вину заговорщиков так и не удалось бы доказать. В эти же трудные дни он в отличие от большинства тех. Кто его окружал, а также скорее всего от своего коллеги Гая Антония не стал искать примирения с заговорщиками, обнаружив немалое мужество и презрение к опасности, нависшей над его жизнью.

Таков был облик Цицерона в последние годы его жизни, и именно на нем основывался его нравственный авторитет как оратора и консулярия. Конечно, есть полная возможность увидеть Цицерона и в другом свете, истолковав поведение его в отрицательном смысле. Мы говорим, например, о его мужестве; но можно указать и на тот упадок духа, который охватил его перед вынужденным отъездом в изгнание. Можно отрицать его умеренность, напомнив о казни заговорщиков 63 года и утверждая, что она отнюдь не диктовалась государственной необходимостью. Можно обратить внимание и на его частную жизнь — на его постоянное стремление к обогащению. Позволительно также усомниться в допустимости превозносить судебного защитника за справедливость и верность законам, если он добивался оправдания виновных, защищал Фонтея, при этом обвиняя Верресса.

Можно поставить под сомнение и его предусмотрительность, если взглянуть на отношения его с Октавианом: сначала Цицерон пытался использовать молодого честолюбца в своих целях, потом устранить, а в конце концов тот сумел перехитрить его. Говорят сами за себя и отдельные места из писем Цицерона, отдельные суждения его о людях, дельнейшее поведение которых полностью их опровергло. Зрелище этой жизни, так широко распахнуть перед нашими глазами благодаря сознавшимся пусть частично, но все же в достаточном изобилии письмам самого Цицерона и его друзей, допускает самые разные оценки, особенно если рассматривать лишь поверхность событий и факты сами по себе. Но суть человеческой жизни скрыта глубоко под поверхностьюзнгостью событий. Она, эта суть, связана с интеллектуальными, а может быть, и еще сложнее — с духовными основами личности, с теми горизонтами ее бытия, где определяемся выбор решений и которые ускользают от взгляда историка-«позитивиста». И первое, что побуждает нас быть крайне осторожными, истолковывая те или иные факты, это уважение и похвалы, которыми так щедро осыпали Цицерона и его современники, и последующие поколения.

Творчество Цицерона едино — его политическую деятельность трудно отделить от его философских раздумий и от его словесного искусства. Их единства обусловлено личностью мыслителя, коренится в самых ее глубинах. Он никогда не терял веры в свою родину, всегда любил ее; Рим именно образует сердцевину его мысли, и все свои помыслы, даже и самые честолюбивые, он подчинял заботам о благе общины, о ее торжестве — материальном и духовном. Не случайно даже враг Цицерона Август сказал как-то про него одному из своих внуков: «Что правда, то правда — ученый был человек и горячо любил отечество».

Цицерон стремился реализовать те свои свойства, которых у заурядного человека просто нет. В душе каждого, написал он в конце жизни, живет некая сила, заставляющая стремиться к первенству. Как и его современники, он называл это чувство величием души» и весьма тонко анализировал его значение, его пределы. Очень трудно, говорил он, найти равновесие между справедливостью, которая требует признавать права другого человека, и страстью быть самому всегда и во всем первым.

Вряд ли можно сомневаться, что вопрос этот возник в связи с диктатурой Цезаря и с теми методами, которыми он прокладывал себе путь к ней. Честолюбие, преследующее такие личные интересы, по мнению Цицерона, чудовищно и противно подлинной природе человека, его «humanitas». Подобное осуждение относилось не только к отдельной личности, но распространялось на ту жажду славы «любой ценой», которая, как мы уже упоминали, были одной из язв века, одной из причин, приведших республику к гибели. «Осуждал Цицерон и тех, кто жаждет денег ради денег, жаждет власти, предоставляемой магистратурами, ибо в принципе эти стремления должны были, по его убеждению, быть лишь высокой степенью dignitas — достоинство, а не украшением, не внешним знаком власти.» На основе подобных размышлений Цицерон создал образ человека, который в выполнении своего долга обретает внутреннее спокойствие, обретает уверенность, сообщающую ему достоинства и твердость.

Таковы общие черты мышления Цицерона и общие условия, определившие как характер самого этого мышления, так и исторические требования, которым оно должно было соответствовать. Для дальнейшего хода истории время было решающим: либо, подорванный гражданскими войнами, Рим рухнет, и мир опять станет ареной разрушительной борьбы племен и наполов: либо Рим утвердит свое господство силой и страхом, и тогда оно окажется неустойчивым и кратковременным; либо, наконец, — и именно это решение подсказывала Цицерону его любовь к отчизне — Рим сумеет основать свою империю на духовном единении людей и народа.

К этим убеждениям, правда, Цицерон пришел только на склоне лет не основе всего пережитого политического опыта. Но тяготел он к этому идеалу всегда и в конце жизни лишь нашел для него соответствующую форму; она была отчасти ориентирована на заповеди стоицизма, а отчасти на тот образ, в котором видели себя великие римляне былых веков. «Создавая подобный синтез национальных традиций и эллинистической культуры, Цицерон следовал тем путем римского духовного развития, который все яснее определялся с начала II века до н. э.

И главными вехами которого в области литературы остались для нас «Сатиры» Луцилия и комедии Теренция, — не случайно Цицерон так хорошо знал эти комедии и так охотно их цитировал. Так же развивалось и красноречие; ход его развития Цицерон воссоздал в своем диалоге «Брут»: приводимый здесь список выдающихся ораторов эпохи выражал постепенное становление искусства речи, для которого мысли были важнее слов. Как бы ни возвышался Цицерон благодаря своей собственной генеральной одаренности над своим временем, он не только не нарушал преемственность духовного развития, но, напротив того, обеспечил ее, содействуя обновлению и новому рождению Города, которому суждено было победоносно справится с, казалось, предсмертным кризисом и просуществовать еще несколько веков. И именно в области духа, а не в области политики, где слишком большую роль играют обстоятельства совсем иного порядка, Цицерон сумел обнаружить принципы и методы, что составляют основу нашей культуры и, по крайней мере хотелось бы надеяться будут составлять ее на протяжении еще некоторого времени.

(Грималь II. Цицерон//М.: Молодая Гвардия, 1991)

* * *

Одним из главных источников доходов римской казны в эпоху республики были государственные земли (ager publicus), значительную часть которых составляли земли, конфискованные после побед в Италии и за ее пределами. Судьба этих государственных земель была различной.

Обработанные земли могли быть: 1) проданы квесторами в полную собственность (ager quaestorius); 2) по жребию отданы римским гражданам в полную собственность по два югера на человека (agri dati assignati); они переходили по наследству; 3) арендованы на длительный срок; арендаторы (mancipes) могли передавать аренду другим лицам, но земля при этом оставалась собственностью государства.

Необработанная и пришедшая в запустение земля предоставлялась в бессрочное пользование частным лицам, оставаясь собственностью государства. Этот вид землепользования назывался оккупацией (ager occupatiorius); держатели земли (possessores) должны были платить государству десятину урожая хлебов и одну пятую часть урожая винограда и плодов. Государственная земля отдавалась и под пастбища как отдельным лицам, так и компаниям откупщиков, а также и городским общинам. Держатели этих земель не получали полных прав собственности (dominium); их владение было прекарным, т.е. временным, до отказа со стороны казны; давность владения не имела значения. По Ториеву закону 111 г. оккупированные земли стали частной собственностью.

Такое землепользование порождало злоупотребления: держатели земель (в древнейшее время это были только патриции) часто не платили сборов, считая государственную землю своей собственностью. В связи с войнами в пределах Италии, особенно после второй пунической войны, стала происходить концентрация земель в руках малого числа лиц; при этом разорившиеся мелкие крестьяне и держатели, оставив свою землю и не находя приложения своему труду в больших владениях, так как рабский труд был дешевле, устремлялись в Рим, где скоплялось множество неимущих людей, нуждавшихся в помощи государства. Так возник аграрный вопрос — необходимость расселить этих неимущих римских граждан на предоставляемых им землях. Аграрный вопрос не был разрешен во времена Гракхов и оставался основным вопросом внутренней политики Рима, используемым также и в политических целях.

В консулы на 63 г. были избраны Цицерон и Гай Антоний. 10 декабря 64 г., когда новые народные трибуны приступили к исполнению своих обязанностей, трибун Публий Сервилий Рулл внес широко задуманный проект земельного закона, авторами которого считают Гая Цезаря и Марка Красса. Этот законопроект был политическим шагом, направленным против Гнея Помпея (см. ниже) и против Цицерона: если бы закон, несмотря на противодействие Цицерона, был одобрен народом, Цицерон лишился бы доверия сената; если бы он был отвергнут, то Цицерон утратил бы расположение народных масс.

Закон предусматривал образование комиссии из десяти человек, которая должна была проводить его в жизнь; их должны были избрать 17 триб (из 35), назначенные по жребию; таким образом, для избрания децемвиров было достаточно голосования девяти триб. Для избрания было обязательным присутствие кандидата в Риме, что исключало возможность избрания Помпея, находившегося на Востоке. Децемвиры избирались на пять лет, их полномочия подтверждались изданием куриатского закона об империи. Они пользовались судебной властью и правами пропреторов, в частности, правом авспиций; им придавался вспомогательный персонал; они могли совмещать свою деятельность с любой магистратурой, оставаясь неподсудными в течение всего пятилетия.

Задача децемвиров состояла в устройстве колоний и распределении государственных земель в Италии; вначале подлежали распределению земли в Кампании (по 10 югеров) и в Стеллатской области (по 12 югеров на человека). В Капую должны были вывести 5000 колонов. Так как казенных земель хватить для всех нуждающихся не могло, то предполагалась покупка земель на особые средства: децемвирам предоставлялось право продавать в Италии земли, объявленные государственными в 88 г. и 81 г. и не проданные. Предполагалась продажа и многих земель вне пределов Италии. Децемвирам давалось право отчуждать земли, признанные ими государственными, или же оставлять их владельцам, назначив арендную плату. Продавать землю предполагалось на местах.

1 января 63 г., в первый день своего консульства, Цицерон выступил в сенате с речью против закона Рулла; на другой день он произнес речь перед народом; впоследствии он произнес еще две речи, из которых до нас дошла одна. Законопроект, по-видимому, был взят обратно его автором.

Речи о земельном законе, в защиту Гая Рабирия, против Катилины и некоторые другие, произнесенные в год консульства, относятся к числу речей, которым Цицерон придавал особое значение и которые он называл «консульскими»; он собирался выпустить их в виде сборника.

(Грималь II. Цицерон// М.: Молодая Гвардия, 1991)