Оскар Уайльд «Портрет Дориана Грея»

«Портре́т Дориана Гре́я» (англ. The Picture of Dorian Gray) — единственный опубликованный роман Оскара Уайльда. В жанровом отношении представляет смесь романа воспитания с моральной притчей. Существует в двух версиях — в 13 главах (1890 года) и в 20 главах (1891 года). Стал самым успешным произведением Уайльда, более 30 раз экранизировался.

* * *

«Портрет Дориана Грея» (1890) – единственный роман Уайльда. Здесь впервые воплотился авторский проект, реализации которого посвящено все зрелое творчество писателя и который охарактеризован биографом Уайльда Ричардом Эллманном как «попытка в высшей степени цивилизованно анатомировать современное ему общество и радикально переосмыслить его этику». Роман воспевает Красоту, лишенную морального измерения, Красоту как таковую, намеренно шокирует декадентской сексуальной атмосферой. Восторженный поклонник романа Андре Жид не зря назвал Уайльда «самым опасным продуктом современной цивилизации», а жена писателя Констанс сетовала в 1890 году: «С тех пор как Оскар написал «Дориана Грея», с нами никто не разговаривает».

Литературные корни романа – бальзаковская «Шагреневая кожа», откуда позаимствована идея волшебного талисмана, и «Наоборот» Гюисманса, откуда в роман пришла атмосфера пряной чувственности. Фантастическая история портрета, изображение на котором стареет, тогда как сам Дориан, совершающий разнообразные преступления, остается юным и прекрасным, разворачивается в современной автору Англии. Герои романа пользуются всеми благами цивилизации, размышляют над состоянием современного общества, но присутствие фантастики в самом сердце романа и составляет вызов позитивистскому мировоззрению.

Роман Уайльда отличается, как все философские произведения, повышенной мерой художественной условности: не только в сюжете его содержится волшебное, магическое допущение, но и персонажи не вполне жизнеподобны. Дело в том, что в философском произведении каждый из персонажей иллюстрирует ту или иную сторону авторской концепции, становится рупором авторских идей и отчасти лишается самостоятельности, приобретая некую заданность, сконструированность. Такова художественная природа всех трех центральных героев.

Эта черта поэтики романа заслуживает особого внимания как подтверждение искусственности, свойственной методу Уайльда в равной степени в драматургии и в прозе, искусственности эстетизма вообще: стремясь к эталону красоты, автор неизбежно вносит в действительность большую меру упорядоченности, более строго ее контролирует и, следовательно, искажает, чем если бы он руководствовался духом свободного, непредвзятого исследования жизни.

В сюжете сочетаются притягательность фантастики и занимательность психологического триллера, присутствуют элементы «черного романа». В отличие от сюжета романа «Наоборот», который согласно французской психологической традиции сосредоточен на единственном образе центрального героя, сюжет «Портрета» содержит множество событий, самостоятельную любовную линию, время действия охватывает несколько десятилетий, способы создания персонажей более разнообразны, притом что повествование ведется от третьего лица.

Все три центральных героя романа являются выражением разных сторон неординарной личности их создателя. С образом художника Бэзила Холлуорда связана проблема искусства в романе: тема художника и творчества, изображение творческого акта. Рупором философии Уайльда в романе является лорд Генри Уоттон, а Дориан Грей экспериментирует с дендизмом на практике. В отличие от француза Гюисманса, искавшего спасения для своего героя на путях католицизма, ирландец Уайльд, работая в традиции английского моралистического романа, в конечном счете приводит своего героя к полному краху. Тупики чувственности, тупики гедонизма и философии вседозволенности в этом романе четко обозначены и самим сюжетом, и расстановкой образов.

Бэзил Холлуорд, создатель портрета Дориана Грея, – талантливый художник, влюбленный в Красоту. В его образе автор дает блестящий этюд по психологии художественного творчества, которое, разумеется, неподвластно законам морали. Таланту вовсе не обязательно сознавать свою природу, но Бэзил опасно приближается к такому осознанию в истории своих взаимоотношений с Дорианом: его викторианская совесть смущена открывающимися перед ним истинами о чувственной основе его творчества. Когда же их дружба с Дорианом прерывается, он возвращается на свой обычный уровень живописи, но продолжает издали с тревогой следить за Дорианом. Психологически очень убедительно, что Бэзил – единственный, кто берется читать Дориану мораль (глава XII), увещевает его отказаться от порочной жизни, он хочет «увидеть душу» Дориана, как это может один только Господь Бог. Дориан в ответ показывает художнику портрет (глава XIII), «изъеденный изнутри проказой порока», Бэзил в ужасе призывает Дориана вместе помолиться. И эта нормальная реакция человека, для которого совесть и мораль – не пустые слова, провоцирует Дориана на убийство художника, которого он обвиняет в своих несчастьях. Убить можно создателя портрета, но сам портрет, символ души, уничтожить нельзя, как нельзя уничтожить вечную душу. Холлуорд – создатель портрета Дориана Грея, а создатель истинного Дориана – лорд Генри Уоттон.

Сюжетные функции образа лорда Генри – быть наставником, демоном-искусителем для невинного Дориана. Лорд Генри проникает в душу юноши и завладевает ею, он растлевает молодого человека философией гедонизма, культом юности и красоты. В своих внешних проявлениях он полностью отвечает идеалу денди, его внешность и манеры безукоризненны. Лорд Генри носит лаковые штиблеты, поигрывает тростью из черного дерева, поглаживает свою холеную темную бородку, изящно жестикулирует, пускает затейливые клубы дыма, куря сигареты с опиумом, во время разговора обрывает лепестки маргаритки или крутит в пальцах оливку.

Но не словесный портрет является главным способом создания образа лорда Генри. Он, как и его создатель, – гений разговора, гений беседы, слово для него является естественным способом существования. Автор наделяет лорда чудесным звучным голосом, звучащим, как музыка, иногда томно, иногда энергично. Речь лорда Генри – собрание ярких, запоминающихся парадоксов и афоризмов, метких и злых суждений, он овладел искусством никогда не быть скучным. Он в равной степени пленяет зрелые и молодые умы; на владении словом не в меньшей мере, чем на его титуле и богатстве, основано общественное положение лорда. Автор не устает подчеркивать остроумие и красочность его речей: «То, что он говорил, было увлекательно, безответственно, противоречило логике и разуму. Слушатели смеялись, но были невольно очарованы и покорно следовали за полетом его фантазии, как дети – за легендарным дудочником».

Генри Уоттон почти всегда говорит вещи, противоречащие общепринятым мнениям. Например, он выступает против интеллекта, против рассудочности, тогда как с эпохи Просвещения разумность признавалась определяющим, лучшим свойством человека. Для лорда Генри «высоко развитый интеллект уже сам по себе некоторая аномалия, он нарушает гармонию лица. Как только человек начинает мыслить, у него непропорционально вытягивается нос, или увеличивается лоб, или что-нибудь другое портит его лицо». Но человек, живущий словом, не может быть по-настоящему антиинтеллектуален. Поэтому лорд Генри, для которого весь мир – лишь повод к игре словами, находит прекрасные философские и логические обоснования для этой своей позиции, развертывая перед завороженным Дорианом и читателем философию гедонизма.

Ценить быстротечные удовольствия молодости, извлекать максимум наслаждения из жизни – это этика, противоположная викторианским представлениям о морали, и в рассуждениях о нравственности (а это слово не сходит с уст лорда Генри) виден новый уровень его рефлексии:

Быть хорошим – значит жить в согласии с самим собой. А кто принужден жить в согласии с другими, тот бывает в разладе с самим собой. Своя жизнь – вот что самое главное. Филистеры или пуритане могут, если им угодно, навязывать другим свои нравственные правила, но я утверждаю, что вмешиваться в жизнь наших ближних – вовсе не наше дело. Притом у индивидуализма, несомненно, более высокие цели. Современная мораль требует от нас, чтобы мы разделяли общепринятые понятия своей эпохи. Я же полагаю, что культурному человеку покорно принимать мерило своего времени ни в коем случае не следует, – это грубейшая форма безнравственности (глава VI).

Индивидуализм, неприятие филистерства и пуританства – вот что сохраняется в философии лорда Генри от классического дендизма, новое же у него – это привнесенная эстетизмом открытая проповедь красоты, наслаждения. В той же сцене лорд Генри высказывает свой идеал «высшего наслаждения, тонкого и острого, но оставляющего вас неудовлетворенным», – это папироса.

Высказывая все эти парадоксы, на которых основан его успех в светских гостиных, лорд Уоттон сам следует только тем сторонам своего идеала, что вписываются в рамки общепринятой морали. Он ни в чем не роняет своего ранга, живет на фешенебельной Керзон-стрит, женат, и хотя видится с женой редко, они совместно навещают родителей и гостят за городом, поддерживая в глазах окружающих видимость нормальной семейной жизни.

Лорд Генри – прежде всего светский человек, и на протяжении романа он не совершает ни одного поступка, подтверждающего его незаурядность, которая проявляется только в словах. Оскар Уайльд долгое время упрекал себя в том же, и недаром он писал по поводу романа: «Боюсь, что он похож на мою жизнь – сплошные разговоры и никакого действия». В позднем разговоре с Дорианом лорд Генри подчеркивает: «Убийство – это всегда промах. Никогда не следует делать того, о чем нельзя поболтать с людьми после обеда» (глава XIX). Итак, с точки зрения дендизма, лорд Генри обнаруживает двойственность: на словах он отстаивает возведение принципов дендизма на уровень философии, на деле ведет достаточно конформистский образ жизни.

Если дендизм Уоттона носит теоретический, чисто интеллектуальный характер, и его вызов обществу ограничивается словами, то Дориан Грей воплощает теорию на практике. Лорд Генри сознательно выбирает Дориана Грея в ученики, привлеченный прежде всего его внешностью: «Этот юноша в самом деле был удивительно красив, и что-то в его лице сразу внушало доверие. В нем чувствовалась искренность и чистота юности, ее целомудренная пылкость. Легко было поверить, что жизнь еще ничем не загрязнила этой молодой души» (глава II). Именно эта невинность и пылкость привлекают лорда Генри, когда он задумывает «перелить свою душу в другого …передать другому свой темперамент как тончайший флюид или своеобразный аромат» (глава III). Автор передает течение мыслей лорда Генри: «…из него можно сделать нечто замечательное. У него есть все – обаяние, белоснежная чистота юности и красота, та красота, какую запечатлели в мраморе древние греки. Из него можно вылепить все что угодно, сделать его титаном – или игрушкой» (там же).

И Дориан с первой встречи подпадает под обаяние лорда Генри, он чувствует, что этот незнакомец читает в его душе, как в раскрытой книге, и одновременно «раскрывает перед ним все тайны жизни». Колебания Дориана перед тем, как он соглашается на дружбу с лордом Генри, совсем недолги, автор не задерживается на его страхе, на возникающем у молодого человеке ощущении предрешенности жизни. В отличие от лорда Генри Дориан человек малоинтеллектуальный и невербальный, слово для него не является предпочтительным способом самовыражения. Уже в первом разговоре Бэзила Холлуорда с лордом Генри о Дориане мы узнаем, что «иногда он бывает ужасно нечуток, и ему как будто нравится мучить» (глава I) своего старшего друга.

Большой монолог Уоттона, обращенный к Дориану в момент их знакомства, будит в юноше новые мысли и чувства, которые он «смутно сознает», и «ему казалось, что они пришли не извне, а поднимались из глубины его существа» (глава II). Автор подчеркивает взаимное тяготение между лордом Генри и Дорианом: в Дориане от природы заложены те свойства, которые делают его особенно восприимчивым к проповеди лорда Генри. Через полчаса после знакомства с ним Дориан потрясает Бэзила Холлуорда угрозой покончить с собой, когда он заметит первые признаки старения, и высказывает зависть к только что законченному портрету: «Если бы портрет менялся, а я мог всегда оставаться таким, как сейчас! Зачем вы его написали? Придет время, когда он будет дразнить меня, постоянно насмехаться надо мной!» (глава II). Он в самом деле ведет себя как «глупый мальчик», и уж совсем как глупый мальчик обижается, когда ему говорят об этом.

Дориан принимает за руководство к действию максиму лорда Генри: «Подлинный секрет счастья – в искании красоты» (глава IV). Автор не замедляет послать ему первое испытание любовью к Сибилле Вэйн. Когда он с ней, он стыдится всего, чему научил его лорд Генри: «при одном прикосновении ее руки я забываю вас и ваши увлекательные, но отравляющие и неверные теории» (глава VI). Уайльд-моралист признает превосходство чистой любви над «отравляющими» теориями, но одновременно показывает, что зло уже свершилось, эти теории проникли в плоть и кровь Дориана. Сибилле совершенно непонятны мотивы его отказа от брака – она не может смириться с тем, что он любил в ней только талант актрисы, только воплощаемых ею шекспировских героинь, а не живую девушку. После самоубийства Сибиллы на портрете, истинном зеркале его души, появляется первая жестокая складка у рта, и с угрызениями совести Дориану помогает справиться все тот же лорд Генри.

С этого момента Дориан начинает вести двойную жизнь: блестящая светская поверхность скрывает преступную сущность. Глухие намеки и неясные сплетни о Дориане автор не расшифровывает; каким именно порокам он предается в трущобах Ист-Энда и во время своих отлучек, прямо не говорится, и это заставляет читателя подозревать самое худшее. По мере того как увеличивается в жизни Дориана удельный вес этих неназываемых преступлений, по мере того как сгущаются тени вокруг его имени, автор все больше места уделяет описанию роскоши бесполезных и бесценных предметов, которыми окружает себя герой. Подобно Гюисмансу, Уайльд посвящает целые страницы описаниям коллекций вышивок, тканей, гобеленов, благовоний, музыкальных инструментов, драгоценных камней, но описания эти не самоцель. Смысл их не столько в том, чтобы иллюстрировать изысканность вкусов героя, сколько в том, чтобы парадоксальным образом подчеркнуть его моральную ущербность – «эти сокровища, как и все, что собрал Дориан Грей в своем великолепно убранном доме, помогали ему хоть на время забыться, спастись от страха, который порой становился уже невыносимым».

Зло становится для него одним из средств осуществления того, что он считает красотой жизни. Завершается процесс морального падения убийством Бэзила Холлуорда – бедный Дориан окончательно запутался между требованиями нравственности, которые подсказывает ему совесть-портрет, и своими «отравленными теориями».

Дориан погружается в жизнь чувственную, для которой он создан и подготовлен общением с лордом Генри. Дориану автор приписывает достижение собственного идеала: «…для Дориана сама Жизнь была первым и величайшим из искусств, а все другие искусства – только преддверием к ней. Конечно, он отдавал дань и Моде, …и Дендизму, как своего рода стремлению доказать абсолютность условного понятия о красоте» (глава XI).

Для него характерно стремление играть роль более значительную, чем роль просто законодателя мод, его томит желание вслед за лордом Генри стать духовным лидером, для чего объективно у него нет никаких качеств. И тем не менее «в глубине души он желал играть роль более значительную, чем простой «arbiter elegantiarum», у которого спрашивают совета, какие надеть драгоценности, как завязать галстук или как носить трость. Он мечтал создать новую философию жизни, у которой будет свое разумное обоснование, свои последовательные принципы, и высший смысл жизни видел в одухотворении чувств и ощущений». Новый гедонизм, по Уайльду, «будет прибегать к услугам интеллекта, но никакими теориями или учениями не станет подменять многообразный опыт страстей. Цель гедонизма – именно этот опыт сам по себе, а не плоды его, горькие или сладкие» (глава XI).

Соответственно в образе Дориана автор акцентирует стихийность, спонтанность его эмоциональной жизни. Дориан живет бурно, насыщенно, не рефлектируя и не особенно маскируя свои греховные стремления, но все же он не безрассудно-легкомыслен, не пренебрегает мнением света и в общем соблюдает приличия. Но главное – это то, что волшебство вечной юности позволяет ему поддерживать в глазах общества впечатление обаятельной чистоты. Влюбленный только в себя, он находит извращенное удовольствие в постоянном сравнении своего отражения в зеркале с все более отталкивающим портретом: «Чем разительней становился контраст между тем и другим, тем острее Дориан наслаждался им. Он все сильнее влюблялся в собственную красоту и все с большим интересом наблюдал разложение своей души» (глава XI). Его томит «волчий голод» к жизни, ненасытное любопытство к ней, разбуженное лордом Генри. А жизнь во всей ее полноте не только прекрасна, но и яростна; глупость, низкие страсти, насилие входят составным элементом в красоту жизни, поэтому пылкий Дориан с легкостью совершает жестокие поступки.

Уже после разлуки с Сибиллой «в мозгу его появилось то багровое пятнышко, которое делает человека безумным». В ответ на укоры Бэзила Ходлуорда, проникшего в тайну портрета, в Дориане «проснулось бешенство загнанного зверя», толкающее его на убийство. Дориан виновен и во множестве других смертей и человеческих трагедий, и это бремя вины на его совести не могут заглушить никакие гедонистические рассуждения. Свой гнев он, как «глупый мальчик», выплескивает на портрет, и в финале романа торжествует Уайльд-моралист.

Сугубо моралистический финал романа – наказание распущенности, вседозволенности, крах философии гедонизма – можно трактовать и как уступку автора конвенциям романа XIX столетия, которые подразумевали обязательное развенчание порока, и как утверждение главного принципа эстетизма о превосходстве искусства над жизнью. Измученный угрызениями совести Дориан, стоя перед отвратительно ухмыляющимся портретом, решает «покончить со сверхъестественной жизнью души в портрете, и когда прекратятся эти зловещие предостережения, он вновь обретет покой. Дориан схватил нож и вонзил его в портрет».

Слово отступает перед изображением сверхъестественного. Что именно происходит в этот момент развязки, автор умалчивает. Он резко меняет точку зрения – глазами слуг, сбежавшихся на «крик смертной муки», читатель видит на стене запретной комнаты великолепный портрет Дориана Грея «во всем блеске его дивной молодости и красоты. А на полу с ножом в руке лежал мертвый человек во фраке. Лицо и него было морщинистое, увядшее, отталкивающее. И только по кольцам на руках слуги узнали, кто это», – это заключительные слова последней, XX главы романа. Сияние портрета над трупом в этой финальной сцене воплощает романтическую мысль о вечности, нетленности искусства, о его способности глубже отражать жизнь, чем она сама себя зачастую способна познать.

Таким образом, «Портрет Дориана Грея» – роман, который воплощает основной принцип эстетизма, культ молодости и красоты, и ставит вопрос о цене, которую приходится платить за вечную Красоту. Портрет обретает свой первоначальный облик, показывая, что красота может быть нетленна только в сфере искусства; Дориану же приходится отдать за красоту душу и жизнь. Но общество, изображенное в романе, не интересуется душами, оно с готовностью судит о людях по их внешности. Поскольку Дориан неизменно красив и молод, его лицо выражает невинность и чистоту, общество, не видящее разницы между внешней и этической стороной жизни, слышать не желает темных слухов о Дориане. Как говорит леди Нарборо Дориану в XV главе романа, «Вы не можете быть дурным – это видно по вашему лицу».

С точки зрения формы, роман достаточно традиционен для литературы XIX века, в том числе манерой обсуждения идеологических и этических вопросов. Именно в идеологии и этике заключены те черты романа, которые сделали его столь востребованным у читателей и критиков XX века с их интересом к проблемам субъектности, сексуальности, маргинальности в литературе.

И.В. Кабанова

* * *

«Любое искусство не дает никакой пользы», — такой парадоксальною фразой завершается предисловие к самому известному произведения Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея». Мы привыкли к мысли о том, что искусство воспроизводит мир. Какой именно мир воспроизводит искусство? Мир реальной жизни или мир художественной мечты? Мы говорим, что мир, созданный искусством, является альтернативным миру, созданного жизнью. Для некоторых он даже становится главным, реальным самой действительности. До таких художников принадлежал Оскар Уайльд. Его эстетизм был реакцией нестандартно мыслящего человека на прагматизм XIX века с идеалом рационализма, бизнеса, обогащения, успеха, с приоритетом мира материального над миром духовным. Согласно этому, все, в том числе и искусство, должно иметь какую-то полезную цель своего существования. Например, искусство должно реалистично воспроизводить в типичных образах общественные конфликты времени, чтобы вынести им свой приговор и таким влиянием на жизнь, или воспитать своего читателя в духе разумного, доброго, вечного … Но не будет в таком случае искусства дублировать политику, социологию, педагогику, этику, религию?

Собственно, сторонники «полезного» искусства имеют виду лишь одну из многих течений в литературе XIX века — искусство реализма.

Роман Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея» внешне выглядит как типично реалистичный. Он даже имеет своего предшественника в литературе – «Шагреневая кожа» роман Бальзака. Но у французского романиста фантастическим является лишь предположения, что загадочная кожа может уменьшаться, выполняя желание своего хозяина, даже против его воли. В целом герой Бальзака погружен в свою социальную среду. В романе органично переплетаются романтизм и реализм как синтетическое художественное мироощущение, не только синтезирует типичные черты романтизма и реализма, но и создает новый мир, подобный художественных миров в других произведениях Бальзака и одновременно отличается от них.

«Портрет Дориана Грея» тоже имеет фантастическую основу. Художник Бэзил Холлуорд, увлекшись чрезвычайно красотой юноши, рисует его портрет, который становится тайным шедевром самого художника. Тайным? Так как Дориан прячет портрет подальше от человеческих глаз, подаренный Бэзилом. Ведь портрет, пожеланию самого Дориана, принимает на себя все изменения во внешности хозяина, связанные с течением лет и неправедным образом жизни, с преступлениями, прямыми и опосредованными. Портрет постепенно стареет и становится уродливым. Герой произведения остается молодым и красивым. Жертвой своего идола становится художник Бэзил, которого Дориан убивает, когда он, ошеломленный, видит свою очень измененную картину.

Как и в «Шагреневой коже», в романе Уайльда герои пытаются найти реальное объяснение фантастическим изменениям. Герой Бальзака прибегает к ученым, чтобы определить, каким образом можно растянуть или уничтожить волшебную кожу, которая все уменьшается. Но научные приборы во время опыта выходят из строя, а кожа остается неповрежденной. В «Портрете Дориана Грея» Бэзил высказывает предположение, что он ошибся в сочетании красок, которые начали портиться, искажая прекрасное лицо, изображенное на портрете. Мировому искусству известны такие фатальные ошибки, приводящие к разрушению художественных шедевров еще при жизни их авторов. Так, невыясненной остается причина разрушения прославленной «Тайной вечеря» Леонардо да Винчи. Но известно, что Леонардо был не только великим художником-экспериментатором, но и замечательным математиком и инженером, который умел правильно рассчитать любой эксперимент. Существует также другое предположение причины гибели шедевра — нематериалистической. Его выразил Дмитрий Мережковский в романе «Воскресшие боги». Российский писатель видит в этой истории расплату за постоянную борьбу в душе художника Христа и Антихриста, добра и зла, христианского отречение и языческой чувственности. То есть дело не в ошибочном смешивании красок.

Дело не в красках также и в истории с портретом Дориана Грея. Финал этого романа не менее загадочный, чем история с «Тайной вечерей» Леонардо да Винчи. Дориан пытается уничтожить портрет, который постоянно напоминает ему о совершенных преступлениях. Персонаж разрезает ножом собственный портрет, и ночь прорезает страшный крик, а когда напуганные слуги вбегают в комнату, видят безобразного старика, убитого ножом в грудь, а рядом с ним портрет, на котором изображен прекрасный юноша. Больше впечатление производит то, что мы не видим, как это перевоплощение происходит: когда герой втыкает нож в портрет, писатель сразу переносит читателей за пределы комнаты, а второй сюжет мы попадаем сюда уже вместе со слугами. Такая внезапная смена угла зрения с внутренней на внешнею будто отражает неожиданную смерть субъекта повествования, главного героя Дориана Грея. Этот финал еще более фантастический, чем финал «Шагреневая кожа», где загадочная кожа, в итоге сократившись, уносит жизни Рафаэля и исчезает на наших глазах с ладони испуганной возлюбленной героя.

Бесспорно, модернистский роман, «прорастает» сквозь жизненное подобие, типичность характеров «Дориана Грея», поубавлено агрессивности современных триллеров. Эстетизм Уайльда больше напоминает движение хиппи в XX веке — своим противостоянием благопристойном обществу с его идеалом прагматизма и благоразумия.

Но чужие для реализма поэтика и стилистика главного произведения английского эстетизма действительно «прорастают» необычным для нас образом. Другие качества жизни появляется на всех уровнях произведения. Возьмем, например, характеры. Мы привыкли к тому, что характеры в литературном произведении, во-первых, должны быть типовыми, то есть отражать характерные черты эпохи, во вторых, имеют раскрываться по принципу психологической индивидуализации образа. Согласно этому, у читателя должно возникать чувство симпатии или антипатии к персонажам.

Почему же мы не можем, хотя бы и хотели, сочувствовать в полной степени несчастной Сибилле Вейн, семнадцатилетней актрисе маленького театра на окраине столицы? Ведь она совершила самоубийство после того, как ее грубо оттолкнул любимый Прекрасный Принц Дориан Грей. Не можем пожалеть и ее брата-моряка, который, желая отомстить за сестру, случайно погибает во время охоты. Мы не сочувствуем даже художнику Бэзил, коварно убитому Дорианом. Почему же? Возможно, мы имеем дело с романом, построенным на совершенно ином, чем в реализме, принципе создания художественного образа? НЕ психологизм, а парадоксальность как интеллектуальная игра ума, парадоксальность как игра слов, парадоксальность как искрометная, блестящая игра стиля?

Лорда Генри, главного интеллектуального героя романа, соблазнителя Дориана Грея, зовут Принц Парадокс. Цель его жизнь — логично довести до абсурда любые устоявшиеся формы общественного мнения и таким образом вызвать интерес у людей, то есть производить впечатление, влиять на них. Это — одна из форм самоутверждения человека — форма театрализованного интеллекта алчной игры, рассчитанной на зрителя. Кто этот зритель – лорду Генри безразлично. Он тратит блеск своей парадоксальной остроты не только в обществе университетского приятеля Бэзила и юноши Дориана, которого хочет очаровать, но и в светском обществе своей тетушки, произнося свои мысли эстета.

Как действует лорд Генри? Скажем, существует очевидная мысль о том, что молодость неизбежно связана с рядом ошибок. Принц Парадокс возвращает эту банальную истину другим, неожиданным боком: чтобы вернуть молодость, надо повторить все ошибки своей юности. Светское общество пожилых людей в восторге от этого парадокса и от самого лорда Генри. Это была блестящая импровизация. Лорд Генри выступает не только с монологами, которые мы хотя и не слышим, но можем оценить по реакции слушателей. Когда лорд находит достойного соперника, то начинает диалог, больше похожий на поединок или игру с мячом: собеседники выкручиваются короткими многозначительными фразами, не останавливаясь для размышления. Единственная цель такого диалога — обмен неожиданными ассоциациями. Достойным собеседником лорда становится, например, герцогиня Монмаут, хорошенькая жена шестидесятилетнего старика. Их многозначительные диалоги напоминают выпады рапиристов. Чтобы понять, о чем идет речь в этих интеллектуальных диалогах, нам нужно каждый раз прилагать усилия. И в какой-то момент мы устаем от необходимости усваивать все эти парадоксальные утверждения. Избыток интеллектуальной игры, как выясняется, ничего не добавляет к нашему эмоциональному восприятию. Если закрыть книгу и спросить себя, о чем говорили Генри и Глэдис Монмаут, мы вряд ли что-то определенное скажем. Может, мы плохие читатели и не способны воспринимать интеллектуальную игру слов? Или к этому привели недостатки художественного метода? Или же возможности эстетизма не безграничны?

По призванию лорд Генри психолог, хотя как литературный образ он возник без влияния психологического анализа. Это тоже парадокс в духе эстетизма.

Лорд Генри, который отбирает Дориана у Бэзила, хорошо знает, боль наносит художнику, своему приятелю по Оксфорду. Но для него гораздо важнее его искра любопытства — потребность овладеть душой Дориана, что он и делает, этот Мефистофель-эстет. Самым удивительным является то, что лорд Генри осуществляет свою роль до конца. Как и у всякого циника, у него есть уязвимое место — собственная душа. Его покидает жена, такая же странная и оригинальная, как и сам лорд Генри. Но это новость Генри сообщает Дориану тоже в виде парадокса. Равнодушие ко всему чувствуется и в его отношении к неразгаданной смерти старого приятеля – художника Бэзила. Мастерство писателя заключается в том, что лорд Генри сначала выражает как-бы искреннее чувство, и мы начинаем верить в психологическую достоверность этого образа. Например, сообщение о своем разводе лорд Генри начинает из жалости. Но склонность парадоксов побеждает, и лорд Генри предстает в привычном амплуа. Он уверяет Дориана, что высшая ценность человека, которой, по его мнению, достиг Дориан, — это искусство жизни, то есть восприятие жизни с эстетической точки зрения, желания красоты и наслаждения. Внезапным и для Дориана, и для читателей является его вопрос — реминисценция из Нового Завета: «Какую пользу имеет человек, получив целый мир, а потеряв и … Как там сказано? Свою собственную душу? … «. Кажется, что сомнения заполнили Принца Парадокса относительно собственной жизни и своей теории, самое время покаяться и измениться, как мог бы это сделать герой реалистического произведения. Но нет! Оказывается, что объявленную фразу он только слышал от уличного проповедника в Гайд-парке, и этот эпизод показался ему чрезвычайно интересным с эстетической точки зрения. То есть лорд Генри остается эстетом до конца.

Страсть лорда Генри — это страсть ученого-исследователя. Он похож на тех фанатиков-ученых, для которых удовлетворение их страсти любой ценой составляет содержание жизни. Как бы лорд Генри жил в наше время, то мог бы стать знатоком теории и практики парадокса. Сфера его интересов — психология. Очень современная наука. Вот чем привлекает она лорда.

Принц Парадокс в романе становится пророком гедонизма, но не традиций. Это — гедонизм интеллектуальной игры. А что же означает термин гедонизм вообще? Он происходит от греческого слова, которое переводится как «наслаждение». Согласно этой этической теории, возникшей в Древней Греции, высшей ценностью жизни есть удовольствие, наслаждение, радость, а стремление к наслаждению является целью жизни. Древнегреческий гедонист Аристиппа утверждал, что каждый из нас стремится к удовольствию, в чем бы оно ни заключалось, и это единственная ценность жизни. Древнегреческий философ Эпикур развил эту теорию. Условием жизни, лишенной страданий и полноты наслаждений, Эпикур считал освобождением людей от ужаса смерти. Дальнейшее развитие этой теории находим у французских философов XVIII века Гельвеция и Гольбаха, которые утверждали как основу морали личный интерес человека, для осуществления которого необходима организация общества по законам разума. Но очень быстро этот личный интерес превратился в жажду разбогатеть для наслаждения. Обогащение, наслаждение, вновь обогащения. А что дальше? Ведь задача, поставленная Эпикура – не решена. Общество, которое решает свои проблемы с помощью лозунгов современного гедонизма — личной инициативы в накоплениях денег ради самой жизненной радости, — обречено быть изначально прикованным к нерешенной проблеме смерти.

Но это философская, моральная сторона проблемы, что только косвенно касается романа великого английского писателя. И первый парадокс заключается в том, что мы не можем, не вправе оценивать роман Уайльда со стороны морали. Ведь об этом предупреждал сам автор. То есть, моральное осуждение безнравственности может быть частью реалистической художественной системы. Но мы договорились, что перед нами — роман нереалистичный. Почему же мы пытаемся оценивать его с позиций реализма? Почему мы стремимся применить методы и приемы психологического анализа характеров и обвинить персонажей «Дориана Грея» в аморализме? Поэтому внешне этот роман очень напоминает реалистичный, где характеры и типы развиваются по определенной логикой психологической эволюции. Однако только снаружи. Российский публицист Н. Чернышевский, оценивая «Севастопольские рассказы» молодого Льва Толстого, такой психологический прием раскрытия характера назвал «диалектикой души».

Внезапная любовь Дориана Грея возникает и истекает неожиданно не только для читателей, но и для друзей главного героя. Абсурдным кажется, что страстно влюблённый юноша может в течение двух часов разлюбить любимого только потому, что она плохо исполняла роль Джульетты. Но, по убеждению эстетов, интерес вызывает только искусство, поскольку оно является первичным, тогда как жизнь — вторично. Дориан влюбляется не в реальную семнадцатилетнюю девушку-актрису, а в шекспировские роли, которые она талантливо выполняет. Он мечтает не как влюбленный, а как импресарио — о том, что создаст для нее свой собственный театр, который она прославит. И когда девушка, влюбившись в Прекрасного Принца, начинает играть плохо, Дориан испытывает страшное разочарование и отталкивает девушку.

Собственно, Сибилла Вейн нужна автору только как демонстрация принципиального положения эстетизма; реальная жизнь, настоящее чувство убивает искусство. В других аспектах эта девушка автора совершенно не интересует, как и его героя. Разделы, посвященные семье Уэйн — отношениям между матерью, сестрой, братом, — умышленно банальны. Ситуация в целом воспроизводит мотивы «Фауста», где в роли Фауста выступает Дориан, Мефистофеля — Генри, Маргариты — Сибилла, Валентина — Джим Уэйн, моряк. Чтобы избежать аналогий, писатель варьирует «Фаустиану» в духе эстетизма: брата погибшей девушки убивает не герой, а случайный выстрел случайного лица. Такое изменение эффектнее своей театральностью, так же, как и средство, к которому удается испуганный Дориан. Ему двадцать лет ему хочет отомстить брат Сибиллы. Дориан уверяет моряка в том, что он — двадцатилетний юноша, который просто не мог знать его сестру. То есть первейшее требование к сюжетной коллизии — это их эстетизм, игровая, театральная эффектность, а не психологическая достоверность.

Смерть Бэзила, как и смерть Сибиллы Вейн, в романе Уайльда убавлена психологической достоверности. Во-первых, обе смерти недостаточно мотивированны. Когда Дориан решил показать портрет его автору, он не собирался убивать Бэзила. Мотивы убийства проясняются лишь в одном абзаце: ненависть к мастеру была навеяна внезапно самим портретом, который в то время уже зловеще изменился. В Дориане «проснулась бешенство затравленного животного».

То есть никакой реалистической мотивировки, к преступлению в романе нет. Хотя надо признать, что значительное количество современных реальных убийств тоже не имеет никаких логических мотиваций, что отражает и современная постмодернистская литература. Но в романе Уайльда есть больше, чем немотивированное убийство. Автор достигает того, что к самой фигуре жертвы мы начинаем относиться не как к реальному живому человеку, а как к эстетическому феномену. Когда в романе лорд Генри обращается к тексту Нового Завета, он проектирует его на плоскость парадокса. В отличие от него, Бэзил делает это вполне серьезно.

Автор описывает мертвеца как марионетку, восковую фигуру, то есть придает этой ситуации несколько театрального окраса. Игровой момент сцены убийства отрицает психологическое сочувствие к жертве — ведь перед нами лишь кукла. Этой задаче служит и упомянутая деталь — длинные руки. Бэзил — маляр, а для малыша главным орудием труда является руки. Итак, убивая создателя, Дориан уничтожает это орудие отдельно от человека. Какое уж тут психологическое сочувствие!

Жаль, но симпатию Уайльда вызывает не жертва, а убийца. Это тоже один из эстетических парадоксов романа. Жертва всегда выступает в игровом круге ненастоящей жизни. Да, мы не можем сочувствовать несчастной Сибилле Вейн в сцене ее последнего свидания с Дорианом. Ее поведение напоминает аффект актерской игры — Сибилла играет уже не шекспировскую героиню, а она сама. Она выстраивает мизансцены сценического образа.

В литературном произведении, написанном на основе эстетизма, обязательно должны быть произведения искусства. Это и сам портрет Дориана, и представления с участием Сибиллы, и музыка Шопена, которую играет Дориан лорду Генри. Дориан Грей коллекционировал музыкальные инструменты, слушал оперы Вагнера, увлекался драгоценными камнями и красивыми легендами о нем.

Для лучшего понимания романа есть книга, подаренная Дориану лордом Генри в начале их знакомства. Книга не названа автором. Стиль книги похож на стиль французских символистов. «Это была книга, которая отравляет». От ее влияния Дориан много лет не мог освободиться.

Какую же книгу подарил лорд Генри Дориану? Намеки в очень подробном пересказе ее содержания и стиля свидетельствуют о том, что это могло быть известное произведение позднего французского романтизма 30-х годов XIX века «Исповедь сына века» (1836) Альфреда де Мюссе. В романе писатель описывает типичную трагическую историю одного из представителей «растраченного по поколения», рожденного во время Французской революции.

«Портрет Дориана Грея» — произведение настолько эстетический, что в его содержании находят место даже литературоведческие (шире — искусствоведческие) развертки. Тщательный анализ книги, похожей, возможно, на «Исповедь сына века», свидетельствует о том, что автор считал разговор об искусстве и художественные произведения составной частью художественной структуры собственного романа.

Дориан Грей был «отравлен» искусством как он его понимал. Зло стало для него одним из средств достижения того, что он считал красотой жизни. Перед смертью Дориан говорит об этом лорду Генри, но тот лишь смеется. По его мнению, «искусство не имеет влияния на поступки человека, даже парализует желание действовать. Оно в высшей степени бесплодно. Книги, которые мир считает не моральными, только показывают миру его же надругательство, и все».

Или же все? Финал романа словно дает ответ на этот вопрос. Дориан приходит к выводу, что молитва к Богу со Старого Завета «Накажи нас за беззакония наши» лучше молитвы Иисуса «Прости нам грехи наши». Он желает быть наказанным, и в конце наказание падает на его голову. Но он иллюзию относительно собственного раскаяния, что якобы позволит начать новую жизнь. Чем же иллюзия? Действительно искренне раскаивается убийца? Конечно, нет. Он скорее само оправдывается, ведь даже смерть Бэзила потеряла в его глазах какое-либо значение. Такое раскаяние не принимается Богом.

Дориан понимает, что единственный хороший поступок в его жизни был только лицемерием: ему было интересно носить маску добра и честности. То есть и в этом он выступает как правоверный гедонист: прежде всего его, интересуют собственные перевоплощения и собственные ощущения. Он смотрит на все, даже на себя, сбоку, словно размышляя, насколько это красиво сыграно. Автор дает возможность своему герою «красиво сыграть» собственную смерть …

Роман «Портрет Дориана Грея» является для нас произведением, последовательно раскрывает поэтические принципы эстетизма. А его автор является последовательным мастером теории и практики эстетизма.

Автор: Igor Polkovnichenko

Читать Оскар Уайльд «Портрет Дориана Грея»

Произведения Оскара Уайльда в «Книжной лавке»:

Вебинар состоится 15 июня 2022 г. в 20:00 (время московское) ведущая Ирина Дедюхова.

Зарегистрируйтесь для участия в вебинаре, заполнив следующую форму и оплатив участие. Обязательны для заполнения только поля Имя и E-mail.

Емейл в форме оплаты в форме регистрации должны совпадать. После оплаты и проверки администратором на этот емейл вам будет выслана ссылка для участия в вебинаре.