Эпическая литература Монголии и Центральной Азии

Интерес к эпическому творчеству Монголии и Центральной Азии вытекает не только из бурного современного (постсоветского) мифотворчества и авантюрных попыток создания «Великого Турана». Напомним, что развал СССР сопровождался «становлением» (то есть, упорным навязыванием) пассионарной теории этногенеза (теории пассионарности и этногенеза) Льва Гумилёва (1912—1992), описывающей исторический процесс как взаимодействие развивающихся этносов.

Однако становление этносов (а уж тем более, наций, впоследствии создающих и государственность) всегда происходит не в мифотворчестве лже-науки, а в эпическом творчестве, выражающем через художественный образ народного героя отношение к творческой силе нравственных императивов. Это и есть понимание постулата, что наш мир создан Словом.

Итак, каким же творческим началом обладает эпос народов Монголии и Центральной Азии, как он развивается в настоящий период, чтобы в качестве «боковой ветви» именно в нем возник современный миф о Шамбале, зачастую превратно понимаемый в «западном мире».

Миф о Шамбале тесно связан с деятельностью Николая Рериха. Но главное, Шамбала является целью наиболее значительных героев монгольского эпоса. Поэтому данное творчество относится к монгольско-тибетскому эпосу.

Монгольская эпическая поэзия

Советская марка с изображением Джангара

Эпическая поэзия, или туули по-монгольски, является важным жанром монгольской устной литературы. Двумя наиболее известными эпосами являются Джангар и Гэсэр.^[1] Эти туули обычно исполняются на таких инструментах, как Морин хуур (скрипка с конской головой) и Товшуур (лютня). Большинство эпосов посвящены темам истории монголов, их идеальным мирам и героям, а также завоеванию новых земель.^[2] Эпосы исполняются в основном по случаю празднования или во время важных событий. Монгольская эпическая поэзия по состоянию на 2009 год включена в Список нематериального культурного наследия, нуждающегося в срочной охране, ЮНЕСКО^[3]

Эпосы до 17 века не были оформлены письменно. Хотя эпосы по-прежнему передаются устно, они были записаны, и некоторые исполнители дополняют свои собственные представления чтением письменных версий эпосов.^[4] Эпосы, такие как Гэсэр, были переданы монголам посредством письменности (первое издание эпоса на монгольском языке было опубликовано в 18 веке), а затем монгольизированы, превратившись в монгольские эпосы. Джангар также принял свою нынешнюю форму где-то в 18 веке у калмыков.^[5]

Во время Второй мировой войны правительство Советского Союза пропагандировало Гэсэр как способ воспитания патриотизма среди бурят. Однако в годы, последовавшие за войной, вплоть до смерти Иосифа Сталина в 1953 году эпическая традиция подвергалась нападкам как «феодальная» и антирусская.^[6]

Монголия при Монгольской Народной Республике подавляла традиционную монгольскую культуру^{[для цитирования требуется]}, и Монголия пережила быструю глобализацию^{[для цитирования требуется]}, урбанизацию и модернизацию. Однако это произошло ценой снижения интереса населения к эпосам, что привело к менее опытным исполнителям эпосов и меньшему количеству выступлений в долгосрочной перспективе. Чтобы противостоять этому, монгольское правительство приняло Национальный план охраны монгольского эпоса в 2011 году. Таким образом, они начали сотрудничать с неправительственными организациями в проведении конкурсов эпического исполнения, присуждении певцам эпоса наград, признания и денег, а также повышении осведомленности общества путем включения эпической традиции в современные средства массовой информации.^[3]

Общее мнение китайских исследователей монгольского эпоса заключается в том, что в пределах Китая существуют три основных «эпических центра», каждый со своими собственными эпическими традициями. Первым является эпический центр Баргу, сосредоточенный вокруг монголов баргу на северо-востоке Внутренней Монголии. Эпосы баргу посвящены борьбе пастухов или охотников с чудовищами и, как правило, очень короткие. Среди баргу нет профессиональных певцов, и эпосы передаются через любителей. Второй — ойратский эпический центр, сосредоточенный вокруг ойратских монголов и чахарских монголов. Среди эпосов этого центра есть Эпос о Джангаре. В то время как базовые мотивы и темы схожи с эпосами баргу, ойратские эпосы, как правило, более сложны, длиннее и отражают историческую ситуацию Джунгарского ханства — в эпосах представлены взгляды, на которые повлиял буддизм, а также более современный взгляд на отношения между нациями, их лидерами и их народом. В отличие от эпического центра Баргу, в ойратском эпическом центре есть профессиональные певцы (их называют туулчи или Цзянгарчи), известные своим умением исполнять эпос о Джангаре. Третьим эпическим центром является эпический центр Хорчин, сосредоточенный вокруг Монголы-хорчины. Эпосы Хорчин отличаются от других эпосов тем, что в них обычно присутствуют протагонисты, не участвующие в боевых действиях (отправляющие других сражаться за них с антагонистом / монстром), названные монстры и более несбалансированная динамика силы между героем и монстром. Брак также не распространен в повествованиях хорчинов. Подобно ойратскому эпосу, в эпосе хорчин также присутствуют буддийские идеи, символы и темы.^[7]

Согласно Вальтеру Хейссигу, монгольский эпос насчитывает триста мотивов, объединенных в пятнадцать групп. Монгольские эпосы обычно повествуют о неестественном рождении героя, его женитьбе и его борьбе с чудовищем (или враждебным царством). Чао выделяет две основные модели, встречающиеся в каждом монгольском эпосе — сражения и ухаживания. Они могут быть разбиты на подшаблоны — для сражений герои могут сражаться либо за месть, либо за имущество, в то время как для ухаживания брак может заключаться либо в результате захвата невесты, соперничества, либо по договоренности родителей.^[8]

Хэйсиг разделил эпосы на шесть основных разновидностей:^[9]

• Эпос об ухаживании: Герой, пытаясь заполучить невесту, сталкивается на пути с трудностями, представленными чудовищем.
• Эпос о возвращении утраченного имущества: Герой сражается, чтобы вернуть то, что было украдено у него монстрами.
• Мифизированный эпос: Герой сражается, чтобы восстановить порядок. Сюда входит Эпос о царе Гэсэре.
• Эпос о делегировании власти: множество героев, посланных правителем, чтобы бросить вызов угрозе. Сюда входит эпос о Джангаре.
• Составной ритуализованный эпос: эпос, исполняемый для отпугивания чудовища.

Происхождение архетипа главного героя оспаривается — был аргумент, что каждый эпический герой является версией Чингисхана, но это было оспорено, поскольку многие монгольские эпосы не включают исторические факты, а некоторые даже избегают называть географические местоположения. Главный антагонист, монстр (или Манггу), всегда является многоголовым существом, которое что-то крадет у героя. Истории и взаимодействия между этими персонажами черно-белые, с бинарными оппозициями между хорошим и плохим. Чао восходит к традиционной степной религии тенгрианства. В дополнение к главному герою и антагонисту существует лошадь главного героя — главного героя связывает особая связь со своей лошадью, поскольку они часто рождаются в одно и то же время (в тех случаях, когда это не так, рождение одного предсказывает рождение другого) — и, таким образом, служит важным спутником главного героя. Лошади также наделены силой речи и способностью предсказывать будущее.^[10] Персонажи и предметы в этих эпосах обычно сильно преувеличены.^[4]

В качестве примера письменной обработки (воссоздания?) такого творчества можно привести одну из работ Николая Константиновича Рериха Эрдени Мори (Монгольский эпос).

Современные попытки рождения «пассионарности» базируются, в основном, на образах Гэсэр-хана, Бурхан Батора, Божия Богатыря из мифологии монгольских народов и народов Тибета. (см. Гэсэр – герой тибетского или бурят-монгольского эпоса?)

Гэсэ́р, также Гесе́р^[1] (монг. Гэсэр, бур. Абай Гэсэр, калм. Гэсэр-хан) — в мифологии монгольских народов и народов Тибета, контактировавших с сяньбийцами: ниспосланный небом культурный герой — Сын Неба, небесный всадник, бог войны (покровитель воинов) и царь-избранник (ср. мессия), очищающий землю от чудовищ — демонов-мангусов. Как первый человек, спустившийся с неба (точнее, вылупившийся из небесного «космического яйца»), Гэсэр восходит к добуддийской, бонской традиции. В некоторых монгольских версиях Цотон оказывается двойником Гэсэра, одним из его воплощений.

По сходству функций или внешнему облику Гэсэр близок ряду персонажей буддийского пантеона: например, как бог войны (тиб. Далха, монг. Дайсун-тэнгэри, калм. Дайчин-тэнгри — см. тэнгри) иногда отождествляется с Джамсараном; с конца XVI века с Гэсэром ассоциируется бог войны в китайской мифологии Гуань-ди.

Героическая поэма о «сыне неба» — Гэсэр-хане, подробно комментированная Г. Н. Потаниным, является, по словам бурят, лучшим руководством для ознакомления с шаманской мифологией^[2]. Самое подробное из сохранившихся описаний жизни небесного бога записали у сказителя Альфора Васильева в 30-е годы XX века. Называется оно «Абай Гэсэр», в нём больше 50 тысяч стихов^[3].

Существовали мистерии, посвящённые некоторым сюжетным циклам Гэсэриады. В Тибете и у монгольских народов были широко распространены поверья о причастности духа героя (и его самого) к исполнению эпической поэмы, о его особой связи с певцом. В культовой практике Гэсэр как универсальное охранительное божество (подобно большинству шаманских божеств) выступает как покровитель воинов, защитник стад, победитель демонов, податель счастливой судьбы (в том числе охотничьей удачи). В шаманских призываниях Гэсэр иногда именуется бурханом или тенгри, его называют сыном неба, обитающим поверх высокой белой горной вершины в доме из облаков и туманов. Праздник Гэсэра — Сагаалган^[4] — справлялся весной и сопровождался пением и стрельбой из лука.

По легенде, в Каме сохранился дворец Гэсэра, в котором вместо балок уложены «богатырские мечи и копья» его воинов: по завершении своих подвигов здесь царь Гэсэр хранил всё своё оружие. Храм Гэсэра существует в Улан-Баторе, а также в Лхасе.

Согласно сказаниям, Гэсэр является сыном верховного бога Хормуста-хана, родившимся на земле для того, чтобы одолеть чудовищ, появившихся из кусков тела Атай Улана. Согласно другой, тибетской версии о Гэсэре, в государство Лин, которое не имело правителя, был послан один из трёх сыновей небесного владыки. Он возрождается в Лине в семье одного из князей безобразным, сопливым ребёнком по имени Джору (в ряде вариантов он зачат матерью от горного духа). Его преследует дядя по отцу Тхотун (монг. и калм. Цотон, Чотон, бур. Сотон, Хара Зутан). В детстве мальчик проявляет чудесные способности, уничтожает различных демонов, одерживает победу в конном состязании за обладание красавицей Другмо (Рогмо-гоа, Урмай-гоохон), троном и сокровищами Лина. Затем он получает с неба чудесного скакуна, обретает свой истинный величественный облик и имя Гэсэр (в монгольских версиях — Гэсэр-хаан, обычно именуемый «владыкой 10 стран света, искоренителем 10 зол в 10 странах света»).

В монгольских версиях любопытным является обращение Гэсэра к властелину ада Эрлику — «Старший брат мой» (Эрлик может рассматриваться как умерший первый человек). В ряде вариантов эпоса земной отец Гэсэра — горный дух. Учитывая связь с божеством священной горы, что по концепциям тибетской мифологии согласуется с небесным происхождением героя, а также с мировой горой, Гэсэр воспринимается как правитель «центра» (это соответствует генеалогическим мифам о тибетских правителях), противопоставленный правителям окраин, борьба с которыми по существу адекватна цивилизаторской деятельности культурного героя. Иногда сам Гэсэр — властитель одной из четырёх стран света — Севера. Но, по-видимому, наиболее древняя локализация Гэсэра — Кром (возможно, от Рум — иранское наименование Византии). Под влиянием индийской и буддийской мифологий отцом Гэсэра оказывается Брахма или — в ладакхской (западнотибетской) версии и во всех монгольских — Индра (монг. Хормуста; у западных бурят его место занимает иногда шаманское божество Эсэгэ Малан тенгри).

Эпос о Гэсэре является наиболее проработанным «прамифом» тибетско-монгольского наследия.

Эпос о короле Гэсэре «Эпос о Гэсэре, короле Линга»; монгольский: ᠭᠡᠰᠡᠷ
ᠬᠠᠭᠠᠨ, Гэсэр Хаан, Гесер Кагана, пишется «Гэсэр» (особенно в монгольских условиях) или Кесарь (/ˈкɛзкопии часов, ˈкɛс-/),- произведение эпической литературы из Монголии и Большой Центральной Азии. Эпос первоначально разрабатывался около 200 г. до н.э. или 300 г. до н.э. и около 600 г. н.э. После этого исполнители народных баллад продолжали передавать историю устно; это обогатило сюжет и украсило язык. История достигла своей окончательной формы и пика популярности в начале 12 века.

Эпос повествует о героических деяниях культурного героя Гесера,^[1] бесстрашного повелителя легендарного королевства Линг (Уайли: глинг). Он по-разному записан в стихах и прозе, в устном поэтическом исполнении, ^[2] и широко исполняется по всей Центральной Азии и Северо-Востоку Южной Азии. Его классическую версию можно найти в центральном Тибете.^[3]

Около 100 бардов этого эпоса (Wylie: sgrung, «сказание»)^[4] до сих пор действуют в китайском поясе Гесер.^[5] Тибетские, монгольские, бурятские, бельцы, ладакхи и монгуорские певцы поддерживают устную традицию, и эпос вызвал пристальный научный интерес как одна из немногих устных эпических традиций, сохранившихся как исполнительское искусство. Помимо историй, сохраненных такими китайскими меньшинствами, как бай, накси, пуми (боэми или тибетцы), лису, югур^[6] и салар,^[7] версии эпоса также записаны у балтистан, бурушо из хунзы и Гилгита[6]^{калмыков} и ладакхи. народы. ,^[8][9] в Сиккиме, Бутане, Непале и среди различных тибето-бирманских, тюркских и тунгусских племен.^[10] Первой печатной версией был монгольский текст, опубликованный в Пекине в 1716 году.^[11]

Существует очень большое количество версий, каждая из которых имеет множество вариантов, и некоторые считают ее самой длинной в мире.^[4] Хотя единого окончательного текста не существует, китайская компиляция его тибетских версий к настоящему времени заняла около 120 томов, более миллиона стихов,^[4] разделенных на 29 «глав».^[12] Западные расчеты говорят о более чем 50 различных книгах, отредактированных к настоящему времени в Китае, Индии и Тибете.^[4]

Тибетский ученый написал:

Подобно выдающимся греческим эпосам, индийским эпосам и Калевале, «Король Гесер» является блестящей жемчужиной в сокровищнице мировой культуры и важным вкладом нашей страны в человеческую цивилизацию.^[13]

ЭНИ «История всемирной литературы»

ФЭБ: Сазыкин «Монгольская литература«

В XVIII в. монгольские литераторы в основном продолжали и развивали традиции, сложившиеся в период конца XVI—XVII вв. По-прежнему, наибольшее внимание уделялось переводу и изданию сочинений буддийского содержания.

Активная и долговременная деятельность монголов по распространению буддийской литературы, возобновленная по инициативе и при поддержке монгольских феодалов, нуждавшихся в идеологической основе утверждения своей власти для воссоздания единого монгольского государства, в XVIII в. получила нового могущественного покровителя и донатора в лице маньчжурских императоров.

К началу XVIII в. уже завершились неудачные попытки возрождения единой Монголии, и вся страна, за исключением западных монголов (ойратов), попала под власть маньчжурских правителей Китая. Маньчжуры быстро оценили значение буддизма в деле покорения монголов, и, благодаря поддержке маньчжурских императоров, буддийская церковь в Монголии довольно скоро превратилась в богатейшего владетеля и могущественную силу, распространившую свое влияние уже не только на южных, но и на северных монголов. В то же время быстро росло и число образованного монгольского чиновничества, призванного проводить политику цинского Китая в Монголии. Все это, разумеется, не могло не отразиться на характере развития монгольской литературы.

В XVIII в. летописание стало все заметнее отходить от первоначальной историко-литературной традиции, характерной для летописей XIII в. и возобновленной монгольскими историографами XVII в. Ее место прочно занимает новая феодально-буддийская историография, летописи монгольских авторов XVIII в. приобретают по существу историко-генеалогический характер, по образцу тибетских исторических трактатов.

На протяжении XVIII столетия появилось несколько подобных сочинений, таких, например, как «Золотое колесо с тысячью спиц» («Алтан хурдун минган хэгэсуту»), написанное в 1739 г. ламой Дхармой, «Течение Ганга» («Гангайин урусхал»), составленное в 1725 г. ламой Гомбоджабом, «Золотой свод» («Алтан тобчи») ламы Мэргэн Даянчи Гэгэна (1765) и ряд других. Они составлены по одной и той же схеме. Начинается летописание со времени образования

Вселенной и появления жизни на земле. Затем следует история первых царей Индии и распространения там буддизма. После этого повествуется о тибетских царях и о победах буддизма в Тибете и только потом уже описывается (довольно кратко) история монгольских ханов.

Единственным произведением XVIII в., сохранившим верность старым историко-литературным традициям монгольского летописания, можно признать летопись «Хрустальные чётки» («Болор эрихэ»), созданную южномонгольским дворянином (тайджи) Рашипунцугом в 1774—1775 г., в которую широко включены такие эпические сказания монголов, как «Плач Тогон-Тэмура», «Повесть о мудрой беседе мальчика-сироты с девятью орлюками», «Поучения Чингисхана», «Повествование о хвалебных речах Чингиса и девяти орлюков».

Кроме общемонгольских историографий, создавались в эту пору и генеалогии отдельных аристократических родов. Так, в 1732—1735 гг. харачинцем Ломи была написана «История монгольского рода Борджигин», из которого происходил сам Чингисхан и многие последующие правители Монголии, в том числе и харачинские князья, к каковым принадлежал автор труда. Полный свод родословных и биографий халхаских и туркестанских феодалов, озаглавленный«Послужной список» («Илэдхэл шастир»), был составлен в 1779 г. и впервые опубликован ксилографическим способом в Пекине в 1795 г.

Кроме ксилографов, ориентированных прежде всего на удовлетворение нужд буддийских монастырей в обрядовой и догматической литературе, в XVIII в. у монголов широко бытовала рукописная традиция, в которой фиксировались подлинно литературные произведения и в том числе образцы собственно монгольской художественной словесности. Продолжала распространяться в многочисленных рукописях монгольская редакция сказания о Гэсэре, напечатанная в Пекине (1716). Это был единственный случай за весь более чем 250-летний период существования пекинского ксилографирования на монгольском языке, когда произведение монгольского народного творчества попало в поле зрения издателей. В рукописном виде бытовала и «Повесть о Хан-Харангуе». Оба эти книжно-эпических памятника насыщены описаниями борьбы богатырей со злом, персонифицированным в мифических чудовищах — мангусах, драконах, демонических правителях враждебных государств и т. п.

Совершенно иную картину находим в другом эпическом произведении монголов — «Повести о Бубэй-баторе» (или «Повести о Хувнагборале»). Это сказание, зародившееся в устной традиции и получившее литературное оформление в XVIII в., отражает драматические события халхаско-ойратских войн. В нем совсем почти отсутствуют какие-либо сверхъестественные силы, с которыми бы пришлось сталкиваться герою. Все события разворачиваются в земном мире, и подвиги героя как бы не выходят за рамки естественных, хотя, разумеется, и вполне богатырских подвигов.

В начале сказания повествуется о пленении девицы Соднам жестоким ойратским Ядаг-нойоном. К этому же нойону (князю) попадает в плен и халхаский Бубэй-батор. Пленники полюбили друг друга, у них рождается сын Хувнагборал, который по существу и является главным героем сказания. Он бежит вместе с матерью от Ядаг-нойона и возвращается в Халху. Собрав войско, Хувнагборал нападает на ойратов и побеждает их, проявив при этом небывалые отвагу и силу.

В «Повести о Бубэй-баторе» включено много стихов. Главным образом это монологи главных героев. Так, например, вознамерившись бежать от Ядаг-нойона, герой опаивает его и, уже сев на коня, произносит с издевкой:

Сын человека знает свою родину.
Сын лошади знает свою пыль.
Халхасы возвращаются домой,
А олёты остаются.
У олётов, побежденных черным пойлом
И повесивших свои темные головы,
Станет ли сил сопротивляться?
Когда молодец садится
На быстрого, как ветер, коня
И прицеливается, приложив к [натянутой] тетиве
           стрелу с луноподобным наконечником,
Вы, злонамеренные олёты,
Так и останетесь, не пытаясь сопротивляться?

(Перевод Д. Ёндона и А. Сазыкина)

Помимо крупных эпических сказаний в рукописях распространялись и такие несомненно любимые монголами произведения народного творчества, как сургал (поучение) «Ключ разума» («Оюун тульхуур») и сказания о Чингисхане и его богатырях («Повесть о двух скакунах Чингиса», «Поучения Чингиса своим сыновьям и младшим братьям», «Повесть о мальчике-сироте, едущем на черном неоседланном быке»).

За рамками ксилографирования остались и весьма почитаемые монголами пословицы, изречения, народная обрядовая поэзия. Конечно, никогда не печатались и образцы монгольской, так называемой «шаманской» лирики. Следует отметить, что определение «шаманский» в достаточной мере условно, поскольку в таких рукописях нашли отражение не только шаманские, но и более ранние формы религиозных представлений

монгольских народов. К тому же и сама шаманская поэзия, издавна существовавшая исключительно в устной традиции, выступает в них не в чистом виде. Такие тексты стали фиксироваться на письме не ранее конца XVII — начала XVIII в., т. е. в период окончательного утверждения в Монголии ламаизма и полного подавления шаманства как религиозного института. Поэтому шаманские тексты записывались уже в существенно переработанном виде, будучи приспособленными к задачам и положениям буддизма, адаптировавшего многое из народных верований монголов и создавшего единый буддийско-шаманский культ и ритуал. Со временем шаманские предания о происхождении того или иного божества, того или иного ритуала забывались и подменялись буддийскими легендами, как, например, это произошло с земным божеством Цаган убугуном (Белым старцем) и культом «обо» (груда камней, водружаемая на вершинах гор и на перевалах в честь духов-хозяев данной местности).

Среди различных по своей тематике шаманских рукописей наиболее распространены тексты величаний и призываний небесных богов тенгри, духов огня, земель и гор, а также описания охотничьих и скотоводческих обрядов. Они включают, как правило, обращения к различным божествам шаманского пантеона и описания приносимых им жертвоприношений, как например, приведенное ниже описание жертвуемого коня.

Он подобен прекрасным небесным коням,
Оба глаза его подобны блеску солнца и луны.
Пар его рта подобен протянувшемуся небесному туману,
От кончиков ушей его словно радуга протянулась,
Красный язык его словно разгоревшийся огонь,
То, что под низом — попирают копыта четырех сторон,
Хвост его — подобен гриве льва.
Этот конь — отец тысячи скотин.

(Перевод Н. Поппе)

В XVIII в. монгольские авторы обратились к написанию истории распространения буддизма в Монголии. Одним из наиболее ранних сочинений такого рода следует считать «Историю буддизма в Китае и Монголии» (1766) ламы Гомбоджаба. Произведение создано на тибетском языке, что отнюдь не случайно. Дело в том, что уже с конца XVII в. у монголов появляются авторы, пишущие преимущественно по-тибетски. В XVIII же столетии, и особенно во второй его половине, монгольская тибетоязычная литература достигает значительного развития. Основное распространение она получает среди монастырских, как правило, высокопоставленных лам.

Иллюстрация: Шакьямуни

Медь. Улан-Батор.
Музей буддистского искусства

Так, халхаским Зая-пандитой Лубсан Принлэем (1642—1715), одним из учеников первого Джебдзун Дамба-хутухты — главы халхаских буддистов, был написан по-тибетски цикл дидактических стихов, получивших широкое распространение в Монголии и ставших образцом для последующих монгольских литераторов.

В стихах содержатся наряду с религиозными наставлениями житейские нравоучения, выраженные образно и поэтично:

Подобно тому, как люди остерегаются
Покрытой пеплом ямы,
Остерегайся оскорблять других
Даже в шутку…
То, что сказано для твоей пользы,
Принимай как ценный подарок,
Даже если это сказано с гневом,

А тому, что сказано не для твоей пользы.
Не радуйся, будь это даже похвала.

(Перевод Д. Ёндона)

Другим монгольским тибетоязычным литератором, плодотворно трудившимся в XVIII столетии, был Сумба-хамбо Ишибалджир (тиб. Сумпа-Кханпо Ешей-палджор, 1704—1788). Среди его сочинений особый интерес, на наш взгляд, представляет «Шастра светского содержания, так называемая Прекрасная гирлянда», в которой есть немало любопытных наблюдений и размышлений над жизнью:

Кто отстраняется от случайных дурных поступков,
Тот герой.
А кто нет,
Тот глупец.
Известно, что лев отворачивается от негодной пищи,
И даже сумасшедший отходит от пропасти в сторону…

Людей не позорь за пороки,
Коли [есть] они и у тебя.
Если бросишь грязное вверх,
То оно упадет на твою же голову.
Если у тебя есть все богатства,
Других не презирай.
Не переходи реку, не проверив ее дна, —
Многие из-за этого были унесены водой.

(Перевод Д. Ёндона)

Необходимо, однако, отметить, что, несмотря на значительное развитие во второй половине XVIII в. тибетоязычной монгольской литературы, когда в Монголии появились сотни авторов, писавших исключительно или преимущественно по-тибетски, литература на монгольском письме отнюдь не утратила своего былого значения и популярности. Многие сочинения монгольских тибетоязычных писателей были переведены на монгольский язык, да и среди упомянутых авторов было немало таких, кто писал одновременно на обоих языках — тибетском и монгольском.

Наиболее известным из них был Чахар-гэбши Лубсан Чултим (1740—1810). Большинство своих произведений он написал по-тибетски. Однако ему же принадлежат и созданные на родном языке и ставшие вскоре очень популярными у монголов комментарии к сочинению Сакья-пандиты Гунга Джалцана «Субхашитаратнанидхи» («Сокровищница благих речений»), чаще называемому сокращенно «Субхашита» (монг. «Субашид»), и к «Капле нектара, питающей людей». Им же по-тибетски и по-монгольски была составлена биография Дзонхавы, реформатора тибетского буддизма начала XV в. В 1778—1779 гг. Чахар-гэбши Лубсан Чултим выполнил еще один монгольский перевод «Субхашиты».

Осуществлялись в XVIII в. и другие новые монгольские переводы с тибетского. Но их было значительно меньше, чем в XVI—XVII вв. Судя по рукописям XVIII в., монголы продолжали в основном пользоваться достижениями прошлых времен, т. е. в рукописях XVIII в. по-прежнему находим переводы, осуществленные в эпоху возрождения монгольской письменной культуры. Эти же переводы сохранились и в ксилографированных изданиях.

В XVIII в. появляются и первые переводы китайских романов. Наиболее ранними среди них были романы «Путешествие на Запад» и «История госпожи Чжун». Эти переводы, как, впрочем, и многочисленные переводы XIX — начала XX вв., у монголов никогда не издавались, а бытовали только в рукописях, подчас весьма объемистых, красиво выполненных и в некоторых случаях даже иллюстрированных. Заметим, однако, что этот род литературы имел лишь ограниченное хождение и остался практически неизвестным на окраинах монголоязычного мира, в частности, у западномонгольских ойратов.

В Пекине, крупнейшем центре монгольской ксилографии, было немало сделано для распространения повествовательной, прежде всего религиозно-назидательной, литературы. Так, популярная в буддийском мире «Повесть о Молон-тойне» (1708; перевод Ширэгэту-гуши-цорджи) рассказывает о скитаниях одного из учеников Будды по подземным областям буддийского ада в поисках умершей матери ради спасения ее от страданий за прижизненные грехи. Это сочинение распространилось из Индин во все страны центральноазиатского региона, а также в Китай. Удачная форма повести, дающая возможность преподать основы буддийской морали в виде занимательной истории о путешествии по загробному миру, была использована тибетскими и монгольскими авторами, создавшими на сюжет хождений в потусторонний мир такие, например, произведения, как «Повесть о Чойджид-дагини», «Повесть о Нарану-Гэрэл», бурятская «Повесть о Гусю-ламе».

Кроме «Повести о Молон-тойне», в XVIII в. были ксилографированы и другие не менее любимые монгольским читателем литературные переводы Ширэгэту-гуши-цорджи, например, «Море притч» («Улигэр-ун далай», 1714 и 1728), сборник буддийских легенд «Драгоценные четки» («Чиндамани эрихэ», 1743), «Сто тысяч песен» тибетского поэта Миларайбы (1756). Неоднократно печатались сказки из комментария к «Книге притч» («Улигэр-ун ном»; четыре изд.) и «Сутра золотого блеска» («Алтан гэрэл»; три изд.), а в 1765 г. был выпущен ксилограф «Субхашиты», первое печатное издание которой было осуществлено еще в XIII в. «квадратным» письмом Пагба-ламы. Устойчивая популярность «Субхашиты» среди монгольских народов объясняется прежде всего близостью ее к народной афористической поэзии. Изречения, включенные в «Субхашиту», более отвечают общечеловеческим чаяниям и заботам, нежели задачам пропаганды буддийской этики и морали:

Хотя добро, которое ты окажешь благородному и

заурядному человеку, будет одинаково,

Благодарность, [которую ты получишь от них]

будет различна;

Хотя семена для посева в поле [по виду]

не отличаются друг от друга,

Разница в урожае будет огромна.

Когда [человек] богат, [у него] много друзей,
Если [он] обеднел, [у него] все недруги;
На остров, обильный драгоценностями, съезжаются издалека.
А если озеро высыхает, его все покидают.

     (Перевод Н. Болсохоевой)

Большой популярностью в Монголии пользовалась и «Повесть о синегорлой лунной кукушке» (изд. 1770), где рассказывается о царевиче, который волей случая превратился в кукушку и не пожелал возвратиться к прежнему образу жизни; а начал проповедовать учение Будды среди зверей и птиц. Это произведение стало впоследствии основой для создания первой пьесы, представленной на монгольской сцене.

Далеко не все из индо-тибетской сказочной и повествовательной литературы было издано печатным способом. Потому только по рукописям в XVIII в. можно было познакомиться с такими широко известными в Центральной Азии образцами письменной словесности, как «Сказки волшебного мертвеца» («Двадцать пять рассказов веталы»), «Повесть о Ногоон Дара-эхэ (матушке Зеленой Таре)», сказки из «Панчатантры», трилогия о Бикармиджид-хане (Викрамадитье), сказки «Комментария к „Субашиде“», «Повесть о Чойджид-дагини» и другими произведениями, переведенными на монгольский язык.

Итак, в Пекине в XVIII в. печатались в большинстве своем монгольские переводы с тибетского языка, выполненные еще в начальный период возрождения монгольской книжной словесности, т. е. в конце XVI — первой половине XVII в. В то же время значительно расширился диапазон тематики печатной литературы. К догматическим, философским и буддийским обрядовым сочинениям, первоначально издававшимся пекинскими печатными мастерскими, добавились произведения индо-тибетской повествовательной и дидактической литературы. В результате активной издательской деятельности пекинских печатных дворов за это столетие было напечатано не менее 200 сочинений, т. е. значительно больше, чем за XVII и XIX вв. вместе взятых.

Подобная активность объяснялась тем, что Пекин в ту пору превратился в крупнейший буддийский центр Южной Монголии. В Пекине было построено множество новых монастырей, действовали школы тибетской и монгольской словесности. Там была резиденция главы южномонгольских буддистов Джанджа-хутухты I; кстати, Джанджа-хутухта Ролби-дорджэ, почитавшийся его вторым перевоплощением, сыграл заметную роль в развитии монгольского книгопечатания. При его содействии и участии был заново отредактирован, а затем в 1749 г. напечатан 226-томный монгольский Данджур, свод комментариев к 108-томному собранию канонических текстов — Ганджуру, еще раньше, в 1720 г., также изданному в Пекине ксилографическим способом.

Ксилографирование Ганджура и Данджура стало крупнейшим по объему и сложности событием в издательской деятельности пекинских печатных дворов. Так, Ганджур, включающий три части: наставления Будды, комментарии этих наставлений и монашеский дисциплинарный кодекс, составлен из 1161 произведения; еще большее число сочинений (свыше трех тысяч) содержит Данджур. Сложность издания заключалась и в том, что тексты обоих собраний обильно уснащены религиозно-философской терминологией, требующей точного, адекватного перевода на монгольский язык. Потому-то, в частности, под руководством Джанджа-хутухты Ролби-дорджэ был специально составлен (а в 1742 г. издан) тибето-монгольский терминологический словарь «Место появления мудрецов» («Мэргэд гарху-йин орон»), послуживший пособием при переводе и редактировании Данджура. Составление и публикация этого словаря стали продолжением доброго начинания, положенного в 1718 г. изданием словаря «Море имен» («Нэрэйин далай»), подготовленного Гунга-одзэром для перевода Ганджура.

Печатались в XVIII в. в Пекине и другие словари, а также монгольские грамматики, медицинские трактаты, астрологические справочники, календари.

Но основная масса книг, выпущенных пекинскими печатнями в XVIII в., представляет буддийскую философскую и ритуальную литературу, в меньшей степени — сочинения религиозно-дидактического характера. Как и в предшествующее столетие, наиболее часто издаются и переиздаются канонические сочинения из Ганджура. Для публикации выбираются переводы, выполненные еще в XVI—XVII вв. Так из переводов Ширэгэту-гуши-цорджи в указанный период печатаются такие весьма обширные по объему философские сочинения, входящие в Ганджур, как «Десять тысяч стихов» (1716), «Восемнадцать тысяч стихов» (1716, 1780), «Сто тысяч стихов» (1712). Из Ганджура взяты и изданные тогда же переводы Самдан Сэнгэ «Восьми тысяч стихов» (четыре издания) и «Двадцати пяти тысяч стихов» (два издания). Во времена Лигдан-хана Чахарского были переведены и неоднократно публиковавшиеся в XVIII в. сборники заклинаний (тарни) «Сундуй» (четыре издания) и «Пять покровителей» («Панчаракша») (два издания). В 1708 г. появилось новое издание старейшего пекинского ксилографа «Великий освободитель» («Тарпачэнпо») в переводе Гунга-одзэра. Трижды переиздавалась «Сутра белого лотоса» в переводе Мэргэн Дайцин-тайджи, выполненном также при Лигдан-хане Чахарском. Не менее девяти раз издавалась на протяжении XVIII столетия каноническая «Алмазная сутра» («Ваджраччхедика»), содержащая наиболее доступное и краткое изложение основ буддийского учения на монгольском языке. Большое внимание пекинские издатели стали уделять распространению догматического сочинения «Великий путь просветления» («Лам-рим чэн-мо»), принадлежащего Цзонхабе, основателю школы гелугпа, получившей преобладающее влияние и распространение у монголов. В первой половине XVIII в. было выпущено сразу пять ксилографированных изданий сочинения, а в середине того же столетия были напечатаны и комментарии к нему.

Значительное развитие в XVIII в. получила житийная, агиографическая литература. Появились в свет четыре издания выполненного ойратским Зая-пандитой Намхай Джамцо перевода тибетского сочинения «Мани-камбум». В 1712 г. было напечатано жизнеописание Падмасамбхавы, известного индийского проповедника буддизма в Тибете в VIII в. («Падма-гатан»), а в 1739 г. — житие Нэйджи-тойна, распространителя учения Будды среди монголов в XVII в. В 1756 г. был ксилографирован выполненный Ширэгэту-гуши-цорджи перевод биографии тибетского поэта Миларайбы (тиб. Миларэпа). Активно стали издаваться жития высших буддийских иерархов. Так, из печати вышли жития I и II пекинских Джанджа-хутухт, V и VII Далай-лам, жизнеописание Цзонхабы (1791).

К сожалению, мы располагаем очень скудными сведениями об издательской деятельности печатных мастерских в буддийских монастырях самой Монголии. Возможно, в XVIII в. лишь немногие из них выпускали ксилографированные книги на монгольском языке. В основном их потребности удовлетворялись, видимо, печатной продукцией пекинского производства.

В XVIII в. свои литературные традиции, начало которым было положено ойратским Зая-пандитой Намхай Джамцо и его учениками в середине предыдущего столетия, продолжают развивать западномонгольские ойраты. Правда, об ойратских литераторах XVIII в. у нас нет столь же подробных сведений, как о переводчиках XVII в. Возможно, что в это время ойраты, как и монголы, главным образом пожинали плоды предшествующего, наиболее продуктивного в литературном отношении периода и лишь в какой-то мере продолжали работу над переложениями со старомонгольской письменности на свое «ясное письмо».

К числу значительных событий в истории ойратской литературы XVIII в. нужно отнести попытки организации ксилографирования на «ясном письме» Зая-пандиты, предпринятые ойратами при джунгарском хане Галдан-цэрэне (1695—1745). В начале 40-х годов XVIII в. в Западной Монголии на ойратской письменности были ксилографированы такие буддийские канонические сочинения, некогда переведенные Зая-пандитой, как «Восемь тысяч стихов», «Сутра золотого блеска» и «Алмазная сутра». Тогда же был напечатан ойратами и перевод учебника тибетской медицины «Четыре основы». Наконец, в середине того же столетия попытались наладить издание ксилографов на «ясном письме» и приволжские калмыки, напечатавшие столь популярную у монголов «Сутру золотого блеска» в том же переводе. Но эти добрые начинания не получили должного продолжения: ойратское и калмыцкое ксилографирование вскоре прекратило свое существование.

Начало литературной деятельности калмыков, расселившихся в местах, столь удаленных от родины своих предков, но сумевших сохранить обычаи, образ жизни, письменную культуру, эпические сказания и фольклор, также относится к XVIII в. Бережно хранились и передавались из поколения в поколение исторические предания и родословные, которые были впоследствии письменно зафиксированы калмыком Габан Шарабом в его «Истории ойратов».

С летописания и составления родословных начинали во второй половине XVIII в. развитие своей письменной словесности и буряты — другой монголоязычный народ, кочевавший, как и калмыки, в пределах Российского государства. Наиболее ранним бурятским историческим сочинением можно считать «Историю Бальджин-хатун», содержащую легендарное повествование о переселении одиннадцати хоринских родов из Монголии, а также описание ряда исторических фактов более позднего времени.

Тогда же у бурят появился и первый рассказ о путешествии к святым местам Тибета, составленный главой бурятских буддистов Забайкалья хамбо-ламой Доржи Заяевым. Много позже, в конце XIX — начале XX в., этот жанр письменной литературы получил значительное развитие у бурят и калмыков.

К оригинальным сочинениям бурят, созданным в интересующий нас период, относится, по всей вероятности, и «Повесть о Гусю-ламе», где в увлекательной форме описывается путешествие в ад и трактуется основной догмат буддийской морали о неизбежности посмертного наказания за прижизненные грехи. Но это пока единственное известное нам литературное произведение, появившееся у бурят к началу XIX столетия. В основном же на первых порах среди них распространялась все та же общемонгольская письменная литература (преимущественно буддийская догматическая и дидактическая), о которой уже говорилось выше.

В заключение отметим, что в рассматриваемый период у монголов еще явственнее проявилось различие между литературой, распространявшейся печатно, и литературой, бытовавшей в рукописном виде. Значительно возросло количество ксилографированных изданий на монгольском языке, подавляющее большинство которых представляло собой переводы буддийских сочинений, что соответствовало интересам буддийской церкви, монгольской феодальной верхушки и маньчжурского правительства. Произведения же, действительно любимые и читаемые во всех уголках Центральной Азии, населенных монгольскими народами, распространялись в рукописях. Именно рукописная монгольская книга чаще всего доносит до нас наиболее интересные, оригинальные и важные для понимания подлинного литературного процесса в Монголии того периода сочинения, и именно она привлекает самое пристальное внимание ученых-востоковедов.

По сравнению с предыдущим периодом (конец XVI—XVII в.) в XVIII в. резко сокращается переводческая деятельность монгольских книжников. Они в основном создают новые правила орфографии, вырабатывают совершенную и строгую терминологию, редактируют и подготовляют к печати старые переводы буддийских текстов. Наиболее интенсивно подобная работа осуществлялась в первой половине XVIII в., когда готовилось издание Ганджура и Данджура.

В этот же период происходит активное освоение индо-тибетского письменного наследия, знакомство с богатством форм, сюжетов, литературных приемов древнейшего пласта восточной сказочной и повествовательной литературы. Тогда же монгольские авторы делают первые попытки создания своих, пока еще подражательных и компилятивных, литературных произведений.

Все это в конечном итоге предопределило наступление качественно нового этапа в истории монгольской письменной литературы, который приходится уже на следующий, XIX в., когда появилась целая плеяда монгольских писателей и поэтов, чье творчество внесло достойную лепту в сокровищницу монгольской письменной литературы.

Однако не только археологические древности и архитектурные памятники являются сокровищем монгольской культуры. Она вправе гордиться и своей литературой. Монгольская литература имеет много жанров и длинную историю. Монгольские литературные работы раннего и средневекового периода написаны в древнем Монгольском письме.

Древнейший памятник монгольской литературы — «Монголын Нууц Товчоо» (Сокровенное сказание) датируется 1240 г. Это летопись рода Чингисхана, история становления монгольского государства. Реальные факты перемежаются в ней с эпическими сказаниями. Вслед за первой монгольской летописью последовали другие; правда, сочинения XV—XVI вв. до нас не дошли, но они известны в более позднем пересказе летописей XVII в.: «Алтан товч» («Золотое сказание»), «Шар тууж» («Желтое повествование») и им подобных. Летописный жанр продолжал существовать в XVIII и даже в XIX в. В XVIII в. появились литературные варианты эпических произведений — «Гэсэрхан», «Повесть о хане Харангуе» и др., намтары— жизнеописания, сургаалы — сборники афоризмов; в большом ходу были рукописные сборники жанров обрядовой поэзии (ероолов — благопожеланий, магтаалов — восхвалений и др.). В XVII—XVIII вв. в связи с распространением буддизма появляется много переводов буддийских сочинений, в основном с тибетского языка, но в их число попали и индийские произведения, получившие большую известность в Монголии. Таковы циклы сказок из Панчатантры, сборник «Волшебный мертвец», поэма Калидасы, наставления Нагарджуны и др.

В начале XIX в. монгольская словесность оставалась верной сложившимся ранее традициям. Затянувшееся монгольское средневековье в немалой степени регламентировало формы и содержание монгольской культуры в целом. По-прежнему создавались исторические хроники, в которые включались отрывки из сочинений предыдущих веков, различные литературные фрагменты и легенды, стихотворные афоризмы. Известно несколько таких сочинений: анонимная (вероятно, ордосская) «Синяя книга» («Хохе дэбтэр»), датируемая рубежом XVIII и XIX вв. и излагающая события от сотворения мира до царствования монгольских государей и их потомков; халхаские «Золотые четки» («Алтан эрихэ», 1817) Арья-пандиты Гамбо и «Драгоценные четки» («Эрдэни-йин эрихэ», 1835) Ишибалдана, уратская летопись «Хрустальное зерцало» («Болор толи», 1837) Джамбадорджи и, наконец, одна из наиболее значительных — «Драгоценные четки» («Эрдэни-йин эрихэ», 1842 или ок. 1860) халхаского автора-тайджи Галдана. Все эти произведения в целом характеризуются активным использованием тибетских и китайских источников, большинство из них уделяет много места распространению буддизма в Азии и в Монголии; одновременно изложение событий становится все более деловитым и малохудожественным. В соответствии с тенденциями, обнаружившимися еще в предыдущий период, пути историографии и художественной литературы решительно расходятся, хотя отмечаются отдельные попытки использования в повествовании эпических образов и сюжетов.

Продолжается циркуляция по монголоязычному миру произведений рукописной народной литературы: эпических сказаний (прежде всего отдельных глав и сводов Гесериады), историй о хождениях в загробный мир (о Молонтойне, Наран Гэрэл, Чойджид-дагини), сборников «обрамленной прозы» и текстов, сопровождающих различные (в том числе и шаманские) обряды. Много внимания уделяется также переводам тибетской литературы, перерабатываются и переводятся индо-тибетские рассказы из различных буддийских сочинений, появляются трактаты по теории поэзии, составляются грамматики монгольского классического языка, словари (одним из образцовых признан тибетско-монгольский словарь, составленный ламой Агвандандаром); различные комментарии.

В духовной жизни общества все большую роль играет буддизм, которому покровительствуют и монгольские феодалы, и цинское правительство. В сознании монголов религиозная, культурная и литературная ориентация на Тибет и Индию противопоставлялась китаизации и в этом качестве стала фактором сохранения национальной самобытности. В развитии словесности значительную роль продолжает играть тибетский язык, на котором пишутся различные труды, в том числе и по филологии; иногда с помощью тибетского алфавита даже записываются литературные произведения, сочиненные на монгольском языке.

Тибетоязычное творчество монгольских писателей, начавшееся в XVII—XVIII вв., продолжает традиции Зая-пандиты Лубсан Принлэя, Сумба-хамбо Ишибалджира, Джанджахутухты Ролби Дорджэ. Следует назвать алашаньского Дандар-лхарамбу (1759—1842), стихотворения которого, вкрапленные в его религиозно-философские сочинения, содержат различные моральные поучения; халхаского ученого ламу и литератора Агван Хайдуба (1799—1838), автора ряда религиозно-философских и художественных произведений; крупнейшего поэта XIX в. Рабджаа, писавшего как по-тибетски, так и по-монгольски.

Продолжается развитие гномико-дидактической литературы, традиции которой восходят еще к XIII—XIV вв. Она все больше пополняется буддийским содержанием, испытывая влияние тибетской и китайской литератур. В русле гномико-дидактической традиции формируется новый жанр уг (слово или речь) — проникнутые буддийскими настроениями морализующие рассуждения, монологические или диалогические, часто вложенные в уста животных; изредка подобные речи «произносятся» людьми и даже предметами. Эта форма имеет соответствия, с одной стороны, в древнемонгольской литературе (речи скакунов Чингиса в средневековой эпической поэме о них), а с другой — в национальном фольклоре (сказки о животных, притчи и пр.), влияние которого здесь весьма значительно. Основы жанра уг закладываются в творчестве Агван Хайдуба. Так, в его «Беседе барана, козла и быка» предназначенные на убой животные безуспешно взывают к милосердию их хозяина-ламы, в «Беседе с косматым пандитом Цэринпэлом» (или «Беседе косматого Цэринпэла со своей собакой») сторожевой пес одерживает в споре верх над своим хозяином-ламой. Дальнейшее развитие жанра происходит в ряде анонимных произведений, авторы которых вслед за Агван Хайдубом обличают греховное с буддийской точки зрения убийство животных и бичуют человеческие пороки («Беседа овцы, козы и быка», «Речь мыши, произнесенная в шутку», «Речи вороны и сороки, которые, беседуя, сидели на стене», «Повествование о том, как обменялись стихотворными речами праздноумный лама по прозвищу Рассеянный и его соловей с быстрым умом», «Речи, произнесенные жаворонком и лебедем»). В такого рода произведениях кроме нравоучительных сентенций можно обнаружить критику духовенства, противопоставление безопасной жизни горожан полному превратностей существованию степных скотоводов, обсуждение других морально-философских и социальных проблем.

Подлинного расцвета жанр уг достиг в творчестве поэта-импровизатора Хуульчи Сандага (1825—1860). Сандаг — собственное имя, Хуульчи — рассказчик. В поэтических монологах Сандага, содержанием которых являются поучения, жалобы, грустные размышления, ярко проявилось обличительно-критическое направление в монгольской литературе. Наделяя природу, растения, животных даром речи, «предоставляя им слово», Сандаг говорит о горькой участи сирот («Слово верблюжонка, разлученного с матерью»), о муках разлуки («Слово перекати-поле, подхваченного ветром», «Слово снега, тающего весной»). Прибегая к аллегории, он изображает тяготы подневольной службы («Слово сторожевой собаки»), бичует лень, невежество отдельных чиновников, их дурное отношение к людям, безучастие к страданиям простых людей («Слово о хороших и плохих чиновниках и писарях»). Направленные против всяческого зла, написанные простым языком, близким к разговорному, сочинения Сандага имели широкое хождение в народе, тем более что фоном его произведений служит обыденная жизнь скотовода.
Применительно к монгольской литературе первой половины XIX в. уже можно говорить об индивидуальном творчестве писателя; в известной мере это относится уже к Хуульчи Сандагу; однако подлинно яркой творческой индивидуальностью, несомненно, был Рабджаа (1803—1856) — замечательный лирик и человек необычной судьбы. Сын бедного скотовода, жившего на земле нынешнего Восточногобийского аймака, в восемь лет был признан перерождением IV гобийского хутухты (высший сан в ламаистской духовной иерархии). Это круто изменило жизнь мальчика из семьи мирянина — ему надлежало стать религиозным деятелем. Рабджаа получил соответствующее сану образование; в качестве паломника посетил Амдо, священную китайскую гору Утайшань, Алашань, Пекин; он открыл несколько монастырей. По свидетельству современников, несмотря на высокий духовный сан, он был прост в общении с мирянами, оставался жизнелюбом, был гордым непреклонным человеком; мог противопоставить себя феодалу, не согласиться с князем. Произведения Д. Рабджаа свидетельствуют о нем не только как об образованном буддисте, но и как о человеке демократического происхождения с живым сердцем и ясным умом.

До нас дошло более 170 стихотворений Рабджаа на монгольском языке и 180 — на тибетском. Многие из них содержат назидательные сентенции, философские размышления, в других отразились отдельные стороны духовной и обыденной жизни современного ему общества. Для творчества Рабджаа характерна прочная связь с фольклором, усвоение традиций монгольской литературы, а также умелое использование приемов тибетской поэтики. Его глубокая по содержанию лирика отличается широтой диапазона — философская, дидактическая, любовная. Стихотворения Рабджаа традиционны по своим мотивам, в них звучат темы любви к родной земле, к матери. Многие из них созданы в манере народных песен и сохранились, войдя в фольклорную традицию. Рабджаа принадлежит популярная у монголов песня «Преисполненная достоинств», в которой воспевается любовь и красота женщины. Любовь Рабджаа уподобил красоте природы, жизнь человеческую — смене времен года. С восхищением описывает он ясный лик, гибкое тело, певучий голос, легкий характер любимой («Преисполненная достоинств», «На восемь сторон»). Основное место в наследии Рабджаа занимают стихотворные поучения — сургаалы. В поле зрения поэта почти все сферы человеческих отношений, он порицает такие пороки, как зависть, ревность, недоверие («Сургаал о законе мироздания»). В сургаале «Золотой ключ» звучит наставление о важности постижения знаний, о необходимости доброго отношения друг к другу. Рабджаа является автором первой монгольской драмы «Жизнеописание Лунной кукушки» (на сюжет одноименной буддийской повести); ему принадлежит также музыка к ее постановке, осуществленной в 1832 г. Рабджаа — первая известная поэтическая индивидуальность большого масштаба в монгольской литературе, хотя эта литература и остается еще в русле средневековых традиций, но в ней намечаются новые тенденции, важные для последующего развития, осваиваются новые темы и возникают новые жанры.

Крупными представителями дореволюционной монгольской литературы являлись автор социальных романов Инжан-наш (1837—1891) и поэт Хишигбат (1849—1916). В современной литературе насчитываются десятки имен, в частности прозаики Д. Нацагдорж, Ц. Дамдинсурэн, Б. Ринчин, Ч. Лодойдамба, Л. Тудэв, С. Удвал, С. Эрдэнэ, поэты Ч. Чимид, Б. Явухулан, Ц. Гайтав, драматурги Ч. Ойдов, Э. Оюун, Л. Ванган, Д. Сэнгээ, и другие.
Много монгольских ученых, а именно, Ц. Дамдинсурэн, Б. Ринчен, Б. Содном, Ш. Гаадамба, Д. Цэрэнсодном и Д. Ёндон, хорошо знакомы своими исследованиями о традициях монгольской литературы. «Обзор монгольской литературы » в трех томах, написанная Ц. Дамдинсурэном и «Литература Монголии » (XIII-ого и начала XX-ого столетия), написанная Д. Цэрэнсодном расцениваются как классика.

Фольклор монголов отличается богатством жанров: песни, былины, героические сказания, сказки, йоролы (благопожелания), маггаалы (восхваления), сургаалы (поучения), легенды, загадки, пословицы и поговорки. Сильные фольклорные традиции сказались на живучести монг. эпической литературы, широко известной сказанием о Гэсэр-хане, народным эпосом «Джангар» (бытует наравне с калмыцким) — о цветущей стране Бумбе и её богатыре и защитнике Джангаре. Эпиграфическим памятники письменной литературы, датированные 12—13 вв., «Надписи на скалах халхасского Цокто-тайджи» (1580—1637) свидетельствуют о большом влиянии народной песенной лирики, об эпичности как особенности, присущей монг. поэзии. Образцом диалогических народных песен служит произведение, известное под названием «Золотоордынская рукопись на бересте» (рубеж 13—14 вв., хранится в Эрмитаже, Ленинград). Первый известный монг. письменный памятник — «Сокровенное сказание» (не ранее 1240) — сочинения неизвестного автора или коллектива авторов, в равной степени относится и к исторической, и к художественной литературе. Литература 13—14 вв. лишь фрагментарно представлена в более поздних сочинениях — летописях 17 в., в которые вошли широко известные произведения «Сказание об Аргасун-хуурч», «Беседа мальчика-сироты с девятью витязями Чингисхана», «Легенда о разгроме трёхсот тайджиутов», более поздние — «Плач Тогонтэмура», «Легенда о мудрой ханше Мандухай» (15 в.), «Повесть об Убашихун-тайж» (16 в.). По художественным достоинствам выделяются три летописи 17 в. — анонимное «Жёлтое повествование», «Золотое сказание» Лубсан Дандзана, «Драгоценная пуговица» Саган Сэцэна. Разнообразие жанров отличает оригинальную монг. литературу 19 в., когда творили автор исторической трилогии «Синяя книга» и социально-бытового романа «Одноэтажный павильон» Инжинаш (1837—92), мастер поэтической народной сатиры Хуульч Сандаг, группа поэтов — Д. Равжаа (1803—56), Гулранса (1820—51), Ишданзанванжил (1854—1907), Лувсандондов (1854—1909), Хишигбат (1849—1916), Гамал (1871—1916), создатель аллегорического рассказа «О собаке, кошке и мыши» Гэндэн Мээрэн (1820—82). Этой литературе свойственны демократические антифеодальные тенденции.
Начиная с периода Юаньской империи (70-е гг. 13 в. — 1368) процветала переводная литература. Среди её произведений — поэма Шанти девы, «Калила и Димна» — иранский вариант «Панчатантры», «Сто тысяч песен» тибет. поэта-отшельника Миларайбы, сборник афоризмов «Субашита» и др. 108 томов «Ганжура», включающего, помимо учёных трактатов, труды по языкознанию, стихосложению, риторике, 225 томов «Данжура» — комментария к «Ганжуру» — переводились на протяжении столетий и были напечатаны в 18 в. Послесловия к некоторым переводам сохранили имена переводчиков. Один из них Чойджи-одсер — автор стихотворного послесловия, комментария и перевода «Бодхичарьяватары» (14 в.). Получили распространение пришедшие из Индии многие повести и рассказы, например «Волшебный мертвец», сказки «Панчатантра», сказание о царе Викрамадитья. В устной передаче имели хождение различные кит. романы. Популярностью пользовались «Речные заводи» Ши Найаня, «Троецарствие» Ло Гуань-чжуна, «Путешествие на Запад» У Чэн-эня, «Сон в красном тереме» Цао Сюэ-циня, новеллы Пу Сунлина.
После народной революции 1921 молодая литература Монголии, опираясь на фольклор, впитывала лучшие традиции литературного наследия, расширяла связи с прогрессивной мировой, в первую очередь — русской классической и сов. литературой. Получили развитие новые жанры. Особое место заняла драматургия. В 1929 был создан кружок революционных писателей, преобразованный в 1930 в Монг. ассоциацию революционных писателей. Первые страницы новой литературы открывают революционные песни «Шивэ Кяхта», «Красное знамя», первые самодеятельные злободневные спектакли («Сандо амбань», 1922). В театре проявились дарования одного из основоположников современной литературы Д. Нацагдоржа (1906—37), талантливых писателей С. Буяннэмэха (1902—37), М. Ядамсурэна (1902—37), Ш. Аюши (1904—37), Д. Намдага (р. 1911). В 20-е гг. опубликовал первые монг. повести — «Озеро Толбо» Улаан-оторча (псевдоним Ц. Дамбадоржа, 1900—34), «Отвергнутая девушка» Ц. Дамдинсурэна (р. 1908). На 30-е гг. приходится расцвет творчества Нацагдоржа, создавшего стихи, рассказы, лирические миниатюры, несколько пьес, в том числе первую национальную музыкальную драму «Три печальных холма», первые главы повести «Ненанизанный жемчуг» и др. произведения. В этот период выделяется творчество Дамдинсурэна, создавшего стихи, поэму «Моя седая матушка» (1934) — сыновнее слово любви к матери, верности родине. Оставаясь глубоко национальными писателями, продолжавшими народные традиции, Нацагдорж, Дамдинсурэн испытали на себе прогрессивное влияние передовой зарубежной литературы. Их произведения знаменуют первые успехи социалистического реализма в литературе Монголии.
40—50-е гг. стали временем прихода в литературу многих поэтов и прозаиков. Разгром япон. войск в районе р. Халхин-Гол (1939), Великая Отечественная война Сов. Союза 1941—45, участие МНР в совместном разгроме Квантунской армии осенью 1945 обусловили появление в монг. литературе военной темы, необычайный размах приобрели мотивы монг.-сов. дружбы. К теме солидарности с сов. народом обращаются С. Дашдэндэв (р. 1912), Д. Цэвэгмэд (р. 1915), Ч. Лхамсурэн (р. 1917), П. Хорлоо (р. 1917), Д. Тарва (р. 1923). Развивается национальная драматургия. В пьесах Намдага, Ц. Цэдэнжава (р. 1913), Б. Бааста (р. 1921) оживает историческое прошлое Монголии, появляются фольклорные пьесы Ч. Ойдова (1917—63); ставятся пьесы на современные темы Д. Сэнгээ (1916—59), Э. Оюун (р. 1918), Ч. Лодойдамбы (1917—70), Л. Вангана (1920—68) и др. Особенно выделяется талант Сэнгээ, оставившего много стихов, песен, поэм, повесть «Аюуш» (1947) о герое МНР. Одно из значительных достижений литературы 50—60-х гг. — становление и развитие в ней жанра романа. Поэзия, долгое время доминировавшая в литературе, отступила на второе место. Первыми монгольскими романистами стали Б. Ринчен (р. 1905) и Лодойдамба. В романе «Заря в степи» (книги 1—3, 1951—55) Ринчена отражена жизнь монг. общества конца 19 — 1-й половины 20 вв. Роман «На Алтае» (1949) Лодойдамбы посвящен работе геологической экспедиции, становлению нового человека. Подлинным успехом Лодойдамбы стала дилогия «Прозрачный Тамир» (книги 1—2, 1962—67) — широкое многоплановое полотно; в центре его — народная революция 1921, судьбы монг. тружеников. Авторами историко-революционных романов являются также Намдаг («Тревожные годы»), Ц. Уламбаяр (р. 1911; «Горе и счастье»), Дашдэндэв («Красное солнце»). Известными романистами стали Ж. Пурэв (р. 1921), Л. Тудэв (р. 1935), С. Дашдооров (р. 1935). В центре внимания Тудэва — социалистическая Монголия, пафос созидания новой жизни (романы «Горный поток», 1960, «Перекочёвка», 1964). Продолжают развиваться жанры повести, рассказа. В сборниках рассказов Бааста проблемы современности переплетаются с историко-революционной тематикой. Вопросы морали ставит в своих рассказах М. Гаадамба (р. 1924). Судьбам монг. женщин посвящено творчество писательниц Оюун и С. Удвал (р. 1921; сборник рассказов «Мы встретимся с вами», 1965). Гуманистическими идеями проникнуты произведения Д. Мягмара (р. 1933; повести «Земля и мы», 1965; «Мельник» и «Дочь мельника», обе 1966). Моральные, нравственные проблемы — в центре рассказов Дамдинсурэна (сборник «Странная свадьба», 1966). С. Эрдэнэ (р. 1929) проявил себя мастером в жанре психологической, лирической новеллы (рассказы сборник «Пыль из-под копыт», 1964, повести «Год синей мыши», 1970, «Трава под снегом», 1971, и др.). В повестях, рассказах 60 — начала 70-х гг. находят отражение реальные требования и конфликты действительности, выступают герои, объединённые идеями социализма.
Среди современных поэтов выделяются Ц. Гайтав (р. 1929) — автор поэм «Ленин с нами» (1963), «Карл Маркс» (1964), «Сухэ-Батор» (1967), «Фридрих Энгельс» (1973); Б. Явуухулан (р. 1929) — мастер лирической и гражданской поэзии; Ч. Чимид (р. 1927) — поэт, прозаик, драматург; Д. Пурэвдорж (р. 1933), Ш. Сурэнжав (р. 1938), П. Пурэвсурэн (р. 1939), поэтесса Ш. Дулма (р. 1934), поэт М. Цэдэндорж (р. 1932) и др.
В 70-е гг. небывалого размаха достигла переводческая деятельность. Творчество современных писателей свидетельствует о сближении литературы Монголии с прогрессивной мировой литературой при максимальном сохранении национальных особенностей.
Союз писателей МНР регламентирует литературную жизнь. Состоялось пять съездов монг. писателей. Союз писателей выпускает периодические издания — журнал «Цог» (с 1944), газету «Утга зохиол урлаг» (с 1955). Регулярно выходит альманах «Свод вдохновенных слов» (с 1929). Творчество молодых представляет ежегодник «Подснежник».
9 января 2014 шода Союз монгольских писателей отмечает 85-ю годовщину своего создания. В настоящее время в рядах организации более 800 мастеров пера, действуют 21 филиал в аймаках и один филиал в США. В планах союза создание своего веб-сайта, издание журнала «Национальная литература», в котором будут печататься работы литераторов и других монголоязычных народов, восстановление музея Д.Нацагдоржа.

ЛИТЕРАТУРА

• Использовались материалы новостного портала «Монголия Сейчас».

Вебинар проводит 1 июля 2023 г. в 20:00 (время московское) Ирина Дедюхова.

Зарегистрируйтесь для участия в вебинаре, заполнив следующую форму и оплатив участие. Обязательны для заполнения только поля Имя и E-mail.

Емейл в форме оплаты в форме регистрации должны совпадать. После оплаты и проверки администратором на этот емейл вам будет выслана ссылка для участия в вебинаре.
Оплатить Яндекс.Деньгами или банковской картой можно в форме ниже:

Эпическая литература Монголии и Центральной Азии
Вебинар Книжной лавки состоялся 01.07.2023г.
Ведущая Ирина Дедюхова.